МИХАИЛ ШЕМЯКИН: "С ВОЛОДЕЙ МЫ СПАСЛИСЬ ЧУДОМ"
ЗНАМЕНИТЫЙ ХУДОЖНИК - О МАЛОИЗВЕСТНЫХ ЭПИЗОДАХ ЖИЗНИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Сегодня Владимиру Семеновичу Высоцкому исполнилось бы 70. За отведенные ему судьбой 42 года он сочинил 600 песен и стихов, сыграл 20 ролей в театре и 30 в кино. Все эти годы его слушала вся страна - от рабочего до академика. "Труд" расспросил о всенародно любимом артисте его близких друзей, среди которых особое место занимает знаменитый художник и скульптор Михаил Шемякин. Он прилетел в Россию всего на три дня, чтобы поучаствовать в торжествах, посвященных юбилею своего друга.
 |
- Михаил Михайлович, с Высоцким вы часто встречались в Европе. У него не было мысли эмигрировать на Запад?
- С Володей мы виделись только в Париже, а разъезжать свободно по другим городам и странам не могли из-за проблем с визами. Хотя благодаря связям Марины Влади Высоцкому удалось побывать даже в таких экзотических уголках, как Перу. Что касается эмиграции, Володя был человеком трезвого ума, несмотря на свои бесконечные запои. Он прекрасно понимал, что на Западе русскому барду прожить за счет своих песен просто невозможно. Перед глазами был пример Александра Галича, первый концерт которого в Париже собрал аншлаг, второй - лишь половину зрителей, а последующие проходили при почти пустых залах. Эти песни оказались чужды русским эмигрантам первой волны. Благородные старички просто не понимали, о чем он поет и зачем употребляет такие неблагозвучные слова, как "говно".
Я знаю, что Высоцкого ошеломила первая поездка в Америку. Он мне сказал: "Мишка, это страна, в которой мы с тобой должны жить и работать". Он хотел сниматься в Голливуде, но советскому гражданину запрещалось даже мечтать об этом.
- Чем же его так прельстила Америка?
- Эта страна потрясает своей динамикой и огромными возможностями для человека творческого. Особенно Нью-Йорк и Лос-Анджелес. К тому же Володя там познакомился с Бродским, который подарил ему сборник своих стихов с посвящением: "Большому русскому поэту Владимиру Высоцкому". Cледует заметить, что Володя сильно комплексовал из-за того, что признанные советские стихотворцы относились к его стихам снисходительно, заявляя, что рифмовать "торчу" и "кричу" - дурной вкус. Подаренную Бродским книжку Володя неделю из рук не выпускал: "Миш, ну посмотри же еще раз, Иосиф назвал меня большим поэтом".
- За границей Высоцкий воздерживался от спиртного?
- Не всегда. Помню, в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Случился скандал, Марина раскричалась, сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Очутившись среди ночи в центре города, мы, естественно, пошли в кабак. Была ночь безумного пьянства. Одна, другая, третья... Для Володи это кончилось приступом белой горячки. Его связали санитары и увезли на чистку организма. Потом уже в Москве он посвятил мне песню: "Меня сегодня бес водил / По городу Парижу". Когда Высоцкий спел это Марине, она сказала: "Я страдала, а меня в этой песне нет". После чего сильно обиделась на меня и два месяца не разговаривала с Володей.
- Нашумевшая перестрелка в ресторане "Распутин" случилась в тот ваш загул?
- Да. Тогда в "Распутине" еще пели настоящие русские цыгане, блистал замечательный Владимир Поляков, доживший до 107 лет. Это ему Фаина Раневская всякий раз передавала через Высоцкого в подарок какую-нибудь милую безделушку. В тот раз Володя пел с цыганами свою песню "Где мои 17 лет? / На Большой Каретной!" На словах "Где мой черный пистолет?" я достал свой пистолет и с криком "Володя, вот он!" всадил пару пуль в потолок. Вот и все, что было. Остальное - легенды.
- Как к этому отнеслась полиция?
- Нам пришлось быстренько сматываться, разрешения на оружие у меня не было. Когда к "Распутину" подлетела машина с мигалками, мы уже успели выйти из здания, свернуть за угол и поймать такси, которое отвезло нас в другой русский кабак "Царевич". Спаслись чудом. Вообще Париж - город богемы, и он, конечно же, благоволит тем, кто любит гульнуть. Но не стоит нашу с Высоцким дружбу представлять, как союз двух забулдыг. Да, мы "зашивались" с ним вместе 9 раз, но после того случая вместе больше никогда не пьянствовали. И слава Богу.
- 25 января в Самаре откроют выполненный вами памятник "Высоцкий и его мир", где в бронзе отлит сам поэт и много фигур и вещей вокруг него. Что собой символизируют цветы мака, обвивающие бокал?
- Это Последняя Чаша. И протягивает ее поэту женщина, прячущаяся под маской. Если зайти сбоку и заглянуть под маску, то видно, что это смерть. Внизу выгравирован отрывок из прощального стихотворения Володи, которое я нашел у себя на столе в последний его приезд. Кончаются стихи так: "Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть схимичили врачи". О новом пагубном пристрастии Высоцкого я узнал, когда однажды ко мне прибежала Влади и, рыдая, показала ампулы с сильнодействующим наркотиком, которые нашла в карманах Володиной одежды. Я понял, что это начало конца. Высоцкий хорошо понимал, что его организм долго не выдержит чудовищного сочетания алкоголя с морфием, однако ничего уже сделать не мог, не хотел. Поэтому в памятнике я символически обвил эту трагическую чашу маками - цветами, из которых добывают наркотическое вещество.
- Высоцкий принимал ваше творчество, понятное, уж извините, не всякому ценителю прекрасного?
- Володя любил мою скульптуру и мою графику. А иначе на чем бы держалась наша дружба? Я любил то, что создавал он, а он любил то, что делал я. Некоторым моим вещам Высоцкий посвятил песни. Например, моей серии фотографий "Чрево Парижа". Этот район французской столицы, воспетый Эмилем Золя, должны были снести. Я провел там много ночей, запечатлевая на пленку, как, скажем, здоровенные мясники таскают бычьи туши. В свой очередной приезд Высоцкий увидел эти снимки и буквально через каждый час доставал меня декламацией все новых и новых строк, навеянных этими визуальными образами. А потом я уже делал кое-какие рисунки и зарисовки на темы его поэзии. Последние три года я посвятил иллюстрированию книги "Владимир Высоцкий. Две судьбы. Стихи и песни". 25 января в Театре на Таганке открывается выставка, состоящая из этих 43 графических работ. В оригинале каждый из этих листов величиной с метр. А сама книга должна выйти в издательстве "Вита Нова" в сентябре.
- А он вам не подсказывал темы для будущих работ?
- Нет, до этого не доходило. У меня сохранилось его письмо: "Мишуня, милый, дорогой, образовывай меня, ибо я темен и неуч". На самом деле с образованием у Высоцкого было все в порядке. Просто из-за "железного занавеса" советские люди плохо себе представляли, что творится в современном изобразительном искусстве Европы и Америки. К очередному приезду Володи я для него подготавливал стопку книг: альбомы с репродукциями, сочинения Бердяева, Шестова и других философов, запрещенных в СССР. Высоцкий надевал очки - в последние годы он плохо видел - и на многие часы погружался в чтение.
- Вы не задумывались, как бы сложилась жизнь Владимира Семеновича, если бы он жил в какой-нибудь европейской стране?
- Мне сложно себе представить Володю, родившегося, скажем, в Бельгии. Наверное, это был бы второй Жак Брель, тоже мощнейший певец и актер. Но тогда не было бы Высоцкого.
- Если бы Высоцкий дожил до наших дней, как думаете, нашлось бы ему место в культуре современной России?
- Безусловно. Он бы, наверное, много снимался в серьезном кино. Это была его мечта. Возможно, его жизнь подвергалась бы серьезной опасности, потому что он не молчал бы, бичуя в песнях и стихах то, что ему не нравилось. Его голос с хрипотцой, конечно же, невозможно было бы заглушить или задвинуть на задворки эфира. Володя был человеком твердых убеждений.
Высоцкого до сих пор любят, в том числе и молодежь, не имеющая никакого представления о прелестях "развитого социализма". Видимо, в своих песнях он нашел какие-то особые ключи к душам, к сердцам миллионов слушателей. И не только в России. Недавно во Франции я купил диск "Полет" - песни Высоцкого записали европейские певцы. Когда слушал "Утреннюю гимнастику" по-итальянски, было ощущение, что это песня из фильма времен расцвета итальянского неореализма - настолько гармонично это легло на итальянскую песенную традицию. А романтические баллады Володи, перепетые на испанском или португальском, вполне можно принять за лучшие образцы европейской эстрадной классики. Поверьте мне, старому меломану, хиты не всякого поэта поддаются переносу на чужую культурную почву. В этом таинственная сила поэзии Высоцкого. Его творчество - на века.
И ЭТО ВСЕ О НЕМ
|
Станислав ГОВОРУХИН, кинорежиссер, депутат Госдумы РФ:
- До съемок в нашей первой картине "Вертикаль" мы с Володей виделись раза два в общежитии ВГИКа, и я не предполагал, что этот стройный, легко идущий на сближение московский паренек, с которым мы пили водку в студенческих компаниях, и есть тот самый знаменитый бард Высоцкий. Володя писал песни о лагерях, и всем казалось, что Высоцкий сам "отмотал срок". Пел о войне, и фронтовики думали, что Высоцкий воевал... А вот гор-то он никогда в глаза не видал. И моя режиссерская задача заключалась в том, чтобы заставить Высоцкого полюбить горы.
Понять, что такое альпинизм, Высоцкий смог, когда мы жили в палатках на Лешхиндинском леднике. В это время на пике "Вольная Испания" погибли два альпиниста, товарищи безуспешно пытались снять их тела со стены. Шли дожди, гора осыпалась камнепадами. Ледник под вершиной стал напоминать поле боя - спускавшиеся вниз альпинисты то вели под руки раненого, то кого-то несли на носилках... Наши палатки превратились в перевязочные пункты, мы помогали чем могли. Высоцкий внимательно вслушивался в разговоры, пытался схватить суть, понять, ради чего все это... Так родилась его знаменитая песня: "Да, можно свернуть, / Обрыв обогнуть, / Но мы выбираем трудный путь, / Опасный, как военная тропа".
Зураб Церетели, президент Российской академии художеств:
- Вспоминаю, как Володя праздновал свою свадьбу с Мариной Влади на съемной квартире на Котельнической набережной Москвы, куда пригласил меня, режиссера Александра Митту с женой Лилей, Юрия Любимова с Людмилой Целиковской, Андрея Вознесенского с Зоей Богуславской, Всеволода Абдулова. Но с парой бутылок советского шампанского, которые принес Юра Любимов, и с яблочным пирогом, испеченным Лилечкой Миттой, сыграть настоящую свадьбу не получалось. Сейчас в это трудно поверить, но в 1970 году, когда Высоцкий женился, у нас ни у кого не было денег на хорошее застолье. А у меня такой характер: если что-то не состоялось, то в этом виноват я! Терзаемый муками совести, я предложил полететь в Грузию и там по-настоящему повеселиться. Так мы и сделали.
В Тбилиси моя супруга Инесса накрыла великолепный стол, поставив фамильную посуду князей Андроникашвили, - и начался пир на всю Грузию. В какой-то момент Марина нечаянным движением руки зацепила скатерть, посуда упала на пол и разбилась. А ведь это очень плохая примета, все гости на это сразу обратили внимание. На следующее утро Володя, который не пил на своей свадьбе, играл на гитаре и пел о чем-то очень грустном. Таким он мне и запомнился - ясным, трезвым и, как ни странно, неприкаянным...
Зато Марина Влади светилась от счастья. За свою жизнь я не видел женщины, красота которой могла бы затмить красоту Марины в ее свадебные дни. К сожалению, я так и не успел нарисовать портрет Марины, хотя очень много раз с ней встречался, причем не только в Москве, но и в Париже. И у меня, и у Володи Франция была первой нашей заграницей. Правда, чтобы Володю выпустили из страны, Марине пришлось вступить в Коммунистическую партию Франции.
Лариса ЛУЖИНА, народная артистка России:
- В фильме "Вертикаль" я играла врача, а Володя радиста. И хотя проходить курс молодого альпиниста нам было ни к чему, но жестокий Говорухин заставил нас покорять вершину Вулей. Повесили нам тяжелые рюкзаки на плечи, на ноги обули ботинки с шипами, в руки дали ледорубы. И вперед. Мы прошли альпийские луга, ледник, лес и подобрались вплотную к вершине. Вдруг перед нами открылась красота сказочная. Невозможно передать это чувство, когда ты бессильно валишься с ног, но ощущаешь себя человеком с большой буквы. Ты преодолел и себя, и пространство! В порыве восторга Володя тогда прокричал: "Весь мир на ладони, ты счастлив и нем". Это были первые строки новой песни...
Вахтанг КИКАБИДЗЕ, народный артист Грузии:
- С Володей мы познакомились лет 40 назад в маленьком городке, который не хочу называть, чтобы не обижать теперешних его жителей. Тот городок тогда спивался, поэтому спиртное там продавали строго с 9 до 12 часов. А я туда попал с концертной бригадой. У нас был свой график дежурства: каждое утро кто-то должен был успеть "отовариться". В тот день было мое дежурство, я решил сделать запасы на два дня. Когда возвращался из магазина, в коридоре гостиницы столкнулся с двумя малорослыми парнями. В сумке у меня зазвенело, ребята оживились: "Водка? А мы не успеваем. Продай нам. Мы артисты. Приехали с театром". Я им говорю: "Мы тоже артисты. А если хотите выпить, то подходите вечером к такому-то номеру".
Когда мы вернулись с концерта, эти ребята уже стояли около нашей двери. Это были Высоцкий и Миша Туманишвили. В ту ночь мы выпили весь стратегический запас, в какой-то момент Володя сбегал за гитарой и неожиданно хрипловатым, мужественным голосом стал петь потрясающие песни. С этой ночи и завязалось наше с ним шебутное знакомство. Я очень его любил, хотя он был самоедом. В своей жизни я встречал только несколько таких людей, и все они были людьми искусства.
Мне тут недавно позвонил в Тбилиси сын Высоцкого Никита и пригласил выступить 25 января на юбилейном вечере Володи в Театре на Таганке. Но моя российская виза, увы, закончилась. Хорошо, что в тбилисском театре имени Шота Руставели наш Роберт Стуруа организовал свой вечер памяти Высоцкого, где будут вспоминать Володю его друзья, грузинские певцы перепоют его песни. Билеты раскупили мгновенно. Весь город ждет. Грузины любят и Высоцкого, и Россию. Я хочу, чтобы вы это знали. Политики - это одно, а народ - другое. Обнимаю вас крепко. Дай Бог здоровья.
Источник: http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200801250120102
ШЕМЯКИН РАССЧИТАЛСЯ С МАРИНОЙ ВЛАДИ
СКУЛЬПТОР ПРЕДСТАВИЛ ВЫСОЦКОГО В КОМПАНИИ ЖЕНЫ, У КОТОРОЙ В РУКАХ ЗМЕЯ
Завтра, в день 70-летия Владимира Высоцкого, в Самаре откроется его памятник. Автором скульптурной композиции "Высоцкий и его время" выступил знаменитый ваятель Михаил Шемякин.
 |
В 5-метровой многофигурной композиции Владимир Семенович предстал в образе Гамлета, но притом с гитарой в руках. По словам министра культуры Самарской области Ольги Рыбаковой, договор с Шемякиным был заключен еще в 2005 году. Скульптор ваял у себя в мастерской в США. Уже отлитый монумент был привезен в Самару в ноябре прошлого года. Работу оплатили из областного бюджета, а также за счет Фонда памяти Высоцкого, созданного для сбора пожертвований от частных лиц и организаций.
Монумент "Высоцкий и его время" занял площадку близ Волги, недалеко от самарского Дворца спорта, где 40 лет назад Владимир Семенович дал свой первый сольный концерт перед столь массовой аудиторией (6 тысяч зрителей). Милиция обещает тщательно охранять новый памятник, дабы не повторялись ЧП, случавшиеся с монументом Чапаеву, у которого самарские хулиганы с завидным постоянством отпиливали шашку.
К сожалению, на церемонию открытия памятника сам Михаил Шемякин приехать не сможет. В этот день художник презентует в Москве книгу "Владимир Высоцкий. Две судьбы. Песни и стихи", лично им проиллюстрированную, куда вошли 42 рисунка (по числу прожитых Высоцким лет) плюс портрет поэта.
"Труд" попросил Михаила Шемякина рассказать о работе над образом Высоцкого.
- Памятник Володе мне предлагали сделать уже не единожды. Правда, всегда потом говорили: ах извините, мы не собрали денег... Но нынче организаторы подошли к делу серьезно. Самару же я выбрал потому, что очертания Самарской области на карте напоминают сердце, и она расположена как бы в сердце современной России. Скульптурная композиция "Высоцкий и его время" дана на фоне стены, где рельефно изображены персонажи его песен и поэм. Один из персонажей - госпожа Смерть, она несет бокал, обвитый маками. Присутствует и образ жены Высоцкого, актрисы Марины Влади. Хотя от такого шага меня отговаривали многие друзья. У нас с ней всегда были сложные отношения. В своей книге "Прерванный полет" она позволила себе много лжи. Даже моя первая супруга обиделась, позвонила ей: "Когда это ты Мишу пьяным на руках таскала? Наоборот, это он помогал идти подвыпившему Володе и, как пастух, стерег его от алкогольных загулов". Обиделись и дети Высоцкого. Особенно буйствовал Никита. Но я все же решил отобразить Влади в бронзе. Если честно, она многое сделала для Высоцкого в последние годы его жизни. И сам он писал: "Тобой и Господом храним". То, что он столько прожил, это благодаря именно Марине. Однако я все же выразил в скульптуре свое сложное отношение к этой женщине: она у меня представлена со своей нашумевшей книжкой в руке, а из книжки выползает маленькая гадюка... Пилюлю подсластил тем, что тщательно проработал прекрасное лицо Влади и одел ее в платье принцессы Клевской - помните эту ее роль в одноименном французском фильме...
Источник: http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200801240110402
Елена Кваскова
Сайт: Новые Известия
Дружба с гением выпадает не всякому
Дата публикации: 28.01.2008
– Михаил, вы поставили памятник Высоцкому в Самаре. Почему ваш выбор пал именно на этот город?
– Памятник установлен напротив стадиона в Самаре, того самого, где Володя пел, собрав шесть тысяч зрителей, – это при всех табу властей на его песни! Композиция «Поэту Владимиру Высоцкому» многофигурная, это его мир: и персонажи его песен, и Марина… А помог все пробить экс-губернатор Константин Титов, он энтузиаст города.
– Памятник Высоцкому открыт в связи с его юбилеем или есть иная причина?
– Юбилей лишь официальный повод. Меня с Володей связывала глубокая и длительная дружба. У нас было много общего как в биографии, так и в мироощущении. Отцы прошли войну, оба служили в Германии, где порознь проходило наше детство, дослужились до полковников. Оба мы впитали ужас руин побежденной великой страны. Потом был неуют и теснота коммуналок на родине, где воочию предстала нам чудовищность режима Совдепии. Сближало и сходство характеров – устремленность в сферу искусства, а главное – желание найти правду, непримиримость и даже радикализм в поисках справедливости…
– Как и где вам удалось познакомиться, ведь вы с 1972 года оказались во Франции?
– Именно там, в Париже, нас и познакомил Барышников в 1974 году. Я в 70-х узнал многих шестидесятников, эмигрировавших из России. Это были и писатели – Максимов, Некрасов, Галич, Синявский, и люди театра – Нуреев, Барышников. Но сдружился навсегда – с Высоцким.
– Какая из песен Высоцкого произвела самое сильное впечатление?
– «Охота на волков», я услышал ее у Галича и был потрясен. В песне не было ни одной фальшивой ноты, в ней было все – ритм, цвет, композиция, гармония. А какой духовный напор! Речь шла об облаве на наше поколение бунтарей, инакомыслящих. Гениальная вещь!
– Как удавалось вам общаться, ведь вы жили в разных странах?
– Не забывайте, что он был женат на Марине Влади и потому очень часто бывал в Париже, где я жил.
Иногда приезжал ко мне прямо из аэропорта, чтобы показать новые песни – Марина даже ревновала к нашей закадычной дружбе! Нас объединяло страстное желание обрести красоту и справедливость существования, возбудить это чувство в людях. Обоих била судьба, и потому особенно хотелось прорваться и найти все-таки свет истины. Не скрою, нередко формой нашего протеста становился алкоголь. Он обостряет чувства, и восприятие мира становится ярче, образнее, что сказалось, наверное, в песнях Володи и в моих графических листах.
– Проявилось ли ваше взаимное влияние в творчестве?
– Я думаю, да. Вскрывались какие-то новые пласты духовности, которые мы находили друг в друге. В моей графике во второй половине 70-х стало, пожалуй, больше динамики, экспрессии, импровизации, чувствуется пульс прерывистого дыхания. Темы песен Володи становятся как-то глубже в смысле философского понимания жизни и смерти, возникает тема небытия, так любимая и мной.
– Есть ли в песнях Высоцкого прямое отражение вашей дружбы?
– Он посвятил мне около десятка песен. С моей подачи написана песенка «Ошибка вышла», где в сатирическом ключе речь идет об издевательствах в психушке. Он очень сочувственно, с переживанием, относился к моим рассказам о буйной, полной мытарств жизни, которую я вел в юности. Вообще мы друг друга старались беречь. Если запивали, то по очереди – один охранял другого. Раз только загуляли вместе. Этот случай Высоцкий красочно описал в песне «Французские бесы».
– А как появились знаменитые «французские диски» Высоцкого?
– Мы делали записи у меня в мастерской. Я купил студийную аппаратуру, и мы несколько месяцев работали вместе. И так записали семь пластинок. Они были потом тиражированы в Америке в 1988 году, уже после его кончины. Копии с них, пиратские, гуляют по всему миру, особенно в России, в форме дисков. Еще вышел четырехтомник стихов Владимира Высоцкого, который я проиллюстрировал.
– Когда вы виделись с ним в последний раз?
– Это было незадолго до его смерти, в 1980 году. В Париже стояла приятная прохладная погода. По небу плыли смешные облака, а по Сене – небольшие кораблики. Этот пейзаж очень напомнил мне Петербург шестидесятых. Я подошел к Володе и сказал: «Постараемся жить назло всем!» «Постараюсь», – ответил он. Подошло такси, увозившее его в никуда. В желтой кожаной куртке он сел в желтое парижское такси…
– Как вы узнали о неожиданной смерти Высоцкого?
– Я был в Германии, затем в Греции и ничего не знал. По возвращении в Париж нашел в мастерской стихотворную записку от друга. Там в конце были такие строчки:
Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром!
Поживем еще, братишка,
По жи веем!
Po gi viom.
На правой стороне листка было написано: «Михаилу Шемякину, чьим другом посчастливилось быть мне!» Думаю, судьба облагодетельствовала и меня – дружба с гением выпадает не всякому.
Источник: http://www.peoples.ru/art/painter/shemiakin/interview9.html
Полина Лимперт
Сайт: MigNews.COM
Не верьте всему, что обо мне пишут
 |
-Со дня смерти Высоцкого прошло 25 лет. Его имя в Израиле свято. Его песни с успехом поются на иврите – есть у нас такой талантливый популяризатор его творчества Михаил Голдовский. И что интересно - песни Высоцкого так же популярны у коренных израильтян, как и у бывших советских людей. И популярность его песен со временем только возрастает. В чем секрет этого феномена?
- Я объясняю этот феномен его колоссальным диапазоном. И феноменальной энергетикой, которая исходит из его творчества. В Нью-Йорке его однажды узнал по голосу шофер такси – черный…
Когда они приезжали с Мариной Влади в Голливуд, как Марина сама сказала, "обычно всегда Володя был на Западе мужем Марины Влади. А в Голливуде, после того как Володя исполнил несколько песен и все актеры Голливуда толпами ходили за ним, то я поняла, что я превратилась в жену Высоцкого".
Но этот феномен не только Высоцкому принадлежит. Он также присущ каждой большой Личности, большому Таланту. С детских лет я любил песни в исполнении Ива Монтана, который оказал колоссальное влияние на молодежные российские группы. Я уж не говорю об Эдит Пиаф, Шарле Азнавуре... Я полюбил их еще тогда, когда жил в России и ни слова не понимал по-французски. Я думаю, что не всегда язык играет главную роль. Просто у таких певцов чувствуется энергетика, ритм.
- Прошло столько времени! Ведь это для нас Высоцкий – легенда. Для вас он был просто другом. Вы были молоды, талантливы, хотели завоевать мир... Изменилось ли со временем ваше к нему отношение? Изменился ли масштаб вашего восприятия?
- Я и в то время понимал, что это - громадная величина в области поэзии, и просто обожал его и очень чтил как личность. Поэтому у меня отношение к нему не менялось - я уже в то время понимал, кто мой друг.
А на сегодняшний день я заключил контракт с издательством "Виа Нова", и к ноябрю, надеюсь, уже будет издана книга, куда войдут 42 иллюстрации, связанные с творчеством вот этого большого для меня человека, который для меня всегда был тем, кто он и есть.
 |
- Марина Влади удивлялась – что связывало вас с Высоцким кроме таланта и любви к пьянкам?
- Глупая фраза, правда? Но ей я ответил – достаточно хоть первого, хоть второго.
- Что вас связывало на самом деле? Как вы познакомились?
- Нас познакомил Барышников, и с первой же встречи у нас возникла душевная близость. Барышников в то время жил у сестры Марины Влади, замечательной актрисы Одиль Версуа (псевдоним Татьяны Поляковой), которая, в принципе, и способствовала карьере Марины.
- Вы не считаете себя эмигрантом, потому что вас из бывшего СССР выгнали. Нам, бывшим советским евреям, внушается, что мы не эмигранты, а новые репатрианты, то есть люди, вернувшиеся на историческую родину. А что это меняет? Я думаю, так или иначе мы оказались эмигрантами – людьми, по тем или иным причинам покинувшими родину... Даже прижившись, мы остаемся своими среди чужих, чужими – среди своих. Как вы считаете?
- Сейчас ситуация изменилась. С тех пор как рухнул этот громадный глиняный колосс и границы открылись, я, как вы знаете, часто бываю в России. Сразу скажу, что переезжать туда не собираюсь.
А что касается ощущения себя изгнанником и эмигрантом… В принципе, я себя чувствовал духовным эмигрантом еще тогда, когда жил в стране, в которой я родился. Несовпадение моих взглядов с теми, которые проповедовались в бывшем Советском Союзе, делало меня уже где-то изгоем – и для партийных властей, и для милиции, и для общества. Поэтому поневоле люди, подобные мне, уходили в себя.
18 лет я жил за границей с твердым убеждением, что никогда в данной жизни, в данном воплощении я на эту землю уже ногой не ступлю. Но случилось так, что на сегодняшний день я бываю в Петербурге, бываю в Москве, в том городе, в котором я родился, и, самое главное, я более активно служу России, чем служил в свое время, будучи изолированным от нее. На сегодняшний день просто само сознание изменилось.
- Вам не пришлось вести борьбу за выживание, как обычным эмигрантам, – вы приехали на Запад уже состоявшимся художником. Считаете ли вы себя выдающимся?
- Вы знаете, человек, который считает себя выдающимся, или гениальным, или чрезвычайно талантливым, - он уже заранее обречен на большие неудачи на своем творческом пути. Потому что только критическое отношение к самому себе позволяет человеку развиваться как личности – идти куда-то вперед, и как художнику – искать новые пути, действительно открывать что-то новое в сложнейших современных путях, на которых блуждает искусство сегодняшнего дня, где оно ни было – в России или на Западе.
- Как вы относитесь к многочисленным званиям и наградам, которыми вас награждают? Какая из них для вас – самая дорогая?
- Никак. Единственная награда, которую я хоть как-то ценю, – это рыцарский орден, это орден "Рыцарь искусства", который мне в свое время вручили во Франции. От министра культуры. Это "Шевалье де летр де гар", и это – единственная награда, которую я иногда надеваю на приемы. А так вообще все многочисленные награды – они у меня пылятся в ящике. Тем более что все, что на сегодняшний день дается в России, не очень-то хочется принимать. Потому что чаще всего там что-то покупается. То, что там творится в плане награждений друг друга, напоминает какую-то скверную комедию.
- У вас есть проект памятников праведникам мира. Кому и в каких странах могут быть поставлены такие памятники?
- Я очень много изучал и до сих пор изучаю трагедию Холокоста. У меня много работ, связанных с ней.
Проект выставлялся в Вашингтоне. Он рассчитан на шесть пирамид. И в каждой пирамиде должно быть по миллиону имен погибших евреев, а устанавливаться он должен в тех странах, где были те праведники, которые спасли наибольшее количество людей. Я думаю, возможно, это Норвегия. Нашли японского "Шиндлера", который спас десятки тысяч евреев. Там, где он родился, должна стоять пирамида...
Когда я встречался с главным раввином России Берлом Лазаром, который увидел фотографии "Врат ада" и самой пирамиды, он сказал, что это "самый интересный, самый четкий и самый ясный проект", который он видел. Он сказал, что это - проект необычайного трагизма и необычайной "нужности", как он выразился. Но он сказал, что в России очень трудно найти деньги для воплощения этого проекта.
- А в Израиле есть ваши работы?
 |
- В "Яд ва-Шем" есть моя работа, и в Музее в Тель-Авиве – работа, посвященная польским еврейским детям и учителю, шагнувшему с ними вместе в газовую камеру, Янушу Корчаку. Вторая моя работа в этом музее – это трансформация Марка Шагала "Скрипач на крыше". У меня это – скрипач, который играет на крыше крематория.
- Если бы вы могли охарактеризовать сегодняшний мир одной краской радуги, какой бы вы ее охарактеризовали?
- Я сам изобретаю краски, сам изобретаю названия. Поэтому сегодняшний день я бы выразил таким широким мазком той краски, которую я называю "тревожной". Цвет объяснить сложно, это надо видеть.
- В искусстве самое интересное – это момент творчества. Как рождается замысел картины?
- Вот эти все разговоры о творчестве, о создании – они меня всегда раздражают. Часто происходит так – есть заказ, есть и творчество. Часто художник делает что-то для себя, совершенно не размышляя о том, что он даже будет это показывать кому-то. Творческий процесс - это настолько сложное и мистическое явление, пожалуй, одно из самых загадочных явлений в человеческом бытие. Это не может разгадать ни один ученый, ни один психолог, ни один исследователь глубин человеческого духа. Поэтому все эти разговоры, мне кажется, они немного притянуты за уши. Конечно, есть и вдохновение, и во сне приходит, но, прежде всего, это колоссальный труд. Труд, труд и еще раз труд. Каждодневный труд.
- Известный юморист Михаил Задорнов сказал, что в Америке созданы исключительные условия для жизни тела, но Россия пока что еще остается оплотом жизни души. Согласны ли вы с этим утверждением?
 |
- С этим утверждением Задорнова не согласен, потому что вот эти беспрерывные разговоры о величии российского духа – они всем уже поперек горла костью. Разговоры о духовности России, о духовности россиян. Вот они сейчас мне показали свою духовность – более жадных людей, чем сейчас россияне, я вообще не встречал. У них бешеное количество денег и такое же немереное количество жадности. Поэтому все разговоры о духовности России, – они мне весьма тошнотворны.
- Мистика причудливо вплетена в ткань вашей жизни. Вы даже живете в том месте, пейзаж которого вам приснился. Насколько вы прислушиваетесь к "посланиям свыше" и насколько "в дело" вмешивается рассудок?
- Вы знаете, я с детских лет увлекаюсь, вернее, не увлекаюсь, а это является частью моего бытия – это изучение философии, религиозных философов, отцов церкви. Но ко всему, что связано с поисками чисто духовных откровений, озарений, нужно относиться весьма осторожно, не путать какие-то безумные сны с божественными откровениями, что бывает у людей. Поэтому я пристально стараюсь прислушиваться к тому, что называется шепотом потустороннего мира, который иногда подсказывает и нужные решения, и открывает новые горизонты – я думаю, это нормально совершенно.
Вот у меня настольная книга – "Мировоззрение талмудистов в выдержках из главнейших книг раввинских письменностей". Изучая, что говорили древние раввины, я нахожу многие ответы на волнующие меня вопросы.
- Вы каббалой случайно не увлеклись? Это сейчас модно в Америке.
- Да, у меня есть каббала тоже, я пытаюсь изучить для себя что-то интересное. Но в любом плане я интересуюсь многими религиями, и для меня это все очень интересно и важно, во всяком случае, для моей души – если она существует у людей.
Вы что, не верите в существование души?
- Нет, это я говорю с иронией.
- В одном интервью вы сказали: "Я живу в цивилизованном мире, ненавидя его до глубины души..."
- Вы не верьте всему, что обо мне пишут. Вот сейчас мне прислали газету… Вы знаете, наверное, что я давно уже не пьющий человек. Это не секрет.
А в американской газете написали, что утром Шемякин в своем американском поместье помянул Володю Высоцкого стопкой водки и заперся в мастерской. Так что... то, что написано, не воспринимайте слишком серьезно.
- У вас очень странные шрамы. Шрам – это украшение мужчины?
- Мой шрам на лице имеет отношение к творчеству – это ожог. Это не то, что пишет Лимонов в своих книжонках, где он пытается всегда меня задеть и этим привлечь внимание к своей литературе. Он пишет, что Шемякин порезал себя бритвой... Нужно просто знать, что такое шрам от ножа или бритвы и что такое – шрам от ожога. Они отличаются значительно, и нормальному человеку это видно. Просто в литейной мастерской на меня упала раскаленная решетка и оставила несколько отметин.
- Несмотря на то что вы не возвращаетесь в Россию жить, вы бесконечно возвращаетесь туда работать – балет "Щелкунчик", памятник Собчаку, детям – жертвам пороков взрослых… Что вас туда так тянет?
- У меня сейчас там много работы. Я устраиваю там экспозиции, у меня есть филиал моего института и Фонд художника Шемякина. Наш фонд занимается детьми Костинской колонии, вот уже много лет мы помогаем душевнобольным детям. В России очень много проблем, и, естественно, хочется помочь. Не говоря уже о творческой работе, связанной с театром. Я всю жизнь посвятил пропаганде российского искусства - издавал журналы и пластинки, устраивал экспозиции… На сегодняшний день я счастлив, что вот уже шесть лет работаю в Мариинском театре, прославляю его, заставляю аплодировать и американцев, и французов моему "Щелкунчику". Много чего сейчас делается в России того, что заставляет меня туда приезжать и работать.
- Можете ли вы о себе сказать, что вы – счастливый человек, потому что занимаетесь своим делом, потому что испытываете наслаждение от того, чем занимаетесь, и удовлетворение от того, что ваши работы влияют на этот мир, делают его красивее и благороднее?
- Вы знаете, абсолютно счастливым может быть только кретин, но в любом плане человек должен быть доволен и благодарить Господа за ту судьбу, которую он имеет. Я считаю, что у меня, слава Богу, на сегодняшний день не самая печальная жизнь. Но самая, конечно, моя большая благодарность Небу за то, что я служитель Храма искусства. Это великая честь.
Источник: http://www.peoples.ru/art/painter/shemiakin/interview1.html
Каково делать памятник другу?
“С Володей мы зашивались 9 раз”
Михаил Шемякин был одним из самых близких друзей Высоцкого. Про загулы, в которые пускались поэт и художник, до сих пор ходят легенды… К юбилею Высоцкого в Самаре, где в 67-м году впервые прошли его крупные сольные концерты, будет установлен первый и единственный памятник Высоцкому, сделанный его другом. Памятник откроют 26 января — перед тем самым городским Дворцом спорта, где и выступал тогда еще совсем молодой Володя Высоцкий, и Михаил Шемякин приедет на открытие.
— Михаил Михайлович, каково это — делать памятник другу? Ведь это для нас Высоцкий непостижимо велик, а для вас…
— Невероятно трудно было работать над памятником Володи, с которым столько пережито… Годы, когда нас с ним несло во все тяжкие, прекрасны и жутки одновременно. Прекрасны — потому что Володя был рядом. Жутки… Я тогда относил себя к разряду пьяниц — людей, которые периодически срываются, а не алкоголиков, которые пьют постоянно. Нагрузки, которые нес мой мозг, требовали эмоционального выхода. Срывы происходили после трех-четырех месяцев напряженной работы.
Помню, в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. Покараулить не удалось…
После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Был скандал, Марина раскричалась и сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Очутившись среди ночи одни в центре города, мы, естественно, пошли в кабак. Была очередная ночь безумного пьянства. Для Володи это кончилось приступом белой горячки. Потом, уже в Москве, он посвятил мне песню. “Французские бесы —/Большие балбесы,/Но тоже умеют кружить… Меня сегодня бес водил / По городу Парижу”. Когда Высоцкий спел это Марине, она сказала: “Я страдала, а меня в этой песне нет”. Она очень сильно тогда обиделась и на Володю, и на меня…
— Как-то “зеленого змия” пытались победить?
— Как многие пьяницы, мы оба понимали, что приносим горе родным и близким. Не раз пытались бороться с этим недугом. Вместе с Володей мы зашивались 9 раз. Это когда в тело на полгода вживляют капсулу с жидкостью, которая при смешивании с алкоголем становится ядом и попадает в кровь. Конечно, это не помогало. Бывало, считаешь дни, часы, минуты, когда же кончится действие проклятой “торпеды”. Потом срываешься так, что все вокруг гудит… А 13 лет назад я просто сказал себе: “Хватит! Или остановлюсь сейчас, или уже никогда”. С тех пор я нахожусь, как говорят в России, в завязке. А Володе это не удалось.
Сейчас стараюсь помогать “Дому на горе”. Это под Петербургом есть такое замечательное заведение, основанное одним американским бизнесменом, бывшим алкоголиком. Недавно у них прошел своеобразный сбор “выпускников”, приехало около двух тысяч бывших собратьев по несчастью, среди которых были такие известные в мире искусства люди, как митьки… Сейчас в России проблема пьянства — вторая по важности после воровства.
— А с Мариной Влади вы помирились?
— У нас с ней всегда были сложные отношения. В своей книге “Прерванный полет” она допустила много лживых измышлений. Даже моя первая супруга обиделась, позвонила ей и спросила: “Когда это ты Мишу пьяным на руках таскала? Это же он помогал Володе идти, как пастух его сторожил”. Вообще книга ужасная. Дети Высоцкого даже хотели подавать в суд на Марину. Никита особенно буйствовал.
— Что представляет собой ваш памятник?
— Он называется “Высоцкий и его мир”. Его установят напротив стадиона, где Володя впервые выступил аж перед шестью тысячами восторженных зрителей. (В Самаре после смерти поэта его именем была названа одна из улиц города, а на здании Дворца спорта установлена мемориальная доска. В городе работает Центр-музей Владимира Высоцкого, в котором сохранились уникальные материалы о выступлениях барда в городе.— Авт.) Он потом до самой смерти не мог забыть этот концерт. В скульптурной композиции присутствует и образ Марины. Хотя от такого шага меня отговаривали многие друзья. Но я все же решился включить ее в композицию. Если честно, Влади многое сделала для Высоцкого в последние годы его жизни. И то, что он столько прожил, — это благодаря именно Марине. Однажды она прибежала ко мне и, рыдая, показала ампулы с сильнодействующим наркотиком, которые нашла в карманах у Володи. И тогда я понял, что это было начало конца.
Однако со своей стороны я с ней все же рассчитался. Вылепил ее великолепное изваяние с нашумевшей книжкой в руке. Но из книжки выползает маленькая гадюка…
Источник: http://www.mk.ru/blogs/idmk/2008/01/25/mk-daily/335199/
ХУДОЖНИК МИХАИЛ ШЕМЯКИН ДАЛ "ТРУДУ" ОЧЕНЬ ОТКРОВЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ
На XVI Международном фестивале искусств "Славянский базар" в Витебске Михаил Шемякин представил выставку графики, куда вошли его работы из циклов "Чрево Парижа", "Люди-птицы", а также серию "Владимир Высоцкий" - иллюстрации к стихам и песням прославленного барда, с которым художник долгое время дружил. Принимали именитого гостя хорошо, да и сам Шемякин от Беларуси пришел в восторг.
НЕ ХОЧУ ПОПАСТЬ ПОД НАДЗОР ОЛИГАРХОВ
- Михаил Михайлович, если не секрет, о чем вы так доверительно говорили с Александром Лукашенко на церемонии открытия "Славянского базара"?
- Я подарил ему ювелирный бокал, над которым работал два года. Президент удивился, что я и это умею делать, и попросил помочь с организацией в республике ювелирного дела: завезти оборудование, пригласить мастеров, которые бы обучили молодежь работать по современным технологиям. Был разговор, чтобы я открыл свою мастерскую и филиал Института философии, психологии и творчества. Буду приглашать талантливых ребят-белорусов на учебу в США и во Францию, куда я сейчас перебираюсь, поскольку много работаю с Европой и Россией.
- А почему в Россию переехать не хотите?
- Такой шальной мысли мне в голову не приходит, хотя за последние годы только в Мариинском театре я сделал пять балетов. В России по-прежнему засилье чиновников-бюрократов. К тому же у меня нет желания оказаться под надзором олигархической клики, которая наворовала, сколько смогла, а теперь только тем и занята, чтобы все это за собой удержать. Если так будет продолжаться, боюсь, повторится 1917-й год... Что же касается Беларуси, то я много чего слышал о Лукашенко. Но мне кажется, что это человек, который действительно думает о народе, а не о своем кармане. В наши дни - большая редкость.
- Вы так ратуете за молодых. Как думаете, может ли талант в наше прагматичное время сам пробиться к массовому зрителю?
- Судьба каждого художника уникальна. Кто-то пробивается сразу, как вездесущий и любимый московскими властями Зураб Константинович Церетели, у которого сейчас и деньги, и слава. Другие всю жизнь творят в полном одиночестве, и открывают их лет через 100 - 200. Так произошло с Ван Гогом, Эль Греко, Вермеером Дельфским...
- К вам московские власти тоже неплохо относятся. Говорят, это Лужков подсказал вам идею скульптурной композиции на Болотной площади "Дети - жертвы пороков взрослых"...
- Когда семь лет назад Юрий Михайлович положил передо мной листок бумаги, где были перечислены элементы сложного памятника, символизирующие садизм, воровство, алкоголизм, войну - (всего 13 пороков) заказ меня ошеломил. Сознание постсоветского обывателя привыкло к городским скульптурам, решенным в реалистическом ключе. А здесь не будешь же изображать, скажем, Свидригайлова с девочкой на коленях или воссоздавать достоверный облик Чикатило? Я даже хотел отказаться от проекта. Но через полгода нашел решение на основе старой символики. Проституция - это лягушка в платье, невежество - танцующий осел с погремушками... Единственный образ, который пришлось придумать, - наркомания. Ни в дореволюционные, ни в советские времена дети от этого порока не страдали. Воплотил его в виде ангела смерти, протягивающего ампулу с героином...
- Помнится, тогда ходили слухи, что в этой бронзовой композиции порок лживости будет олицетворять собой тележурналист Сергей Доренко, который в 90-е буквально громил московское правительство...
- Было дело. Но Лужков идею отверг, дальновидно заметив, что для Доренко это будет слишком высокая честь.
В МОЛОДОСТИ Я ИЗРЯДНО ПОСЛУЖИЛ БАХУСУ
- Говорят, в былые времена вы слыли отчаянным забиякой и любили пускаться в загулы, в том числе и в компании с Владимиром Высоцким...
 |
- Действительно, в молодости я послужил Бахусу весьма изрядно. Но надежда выкарабкаться всегда оставалась, ведь я относил себя к разряду пьяниц - людей, которые периодически срываются, а не алкоголиков, которые пьют постоянно. Срывы происходили после трех-четырех месяцев напряженной работы. Нагрузки, которые нес мой организм и мозг, требовали эмоционального выхода.
Помню, в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Какое там веселье - это уже была болезнь в тяжелой стадии. Был скандал, Марина раскричалась и сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Я тоже сорвался. Очутившись среди ночи в одиночестве в центре города, мы, естественно, пошли в кабак. Была ночь безумного пьянства. Одна, другая, третья... Для Володи это кончилось приступом белой горячки. Потом, уже в Москве, он посвятил мне песню "Меня сегодня бес водил по городу Парижу". Когда Высоцкий спел это Марине, она сказала: "Я страдала, а меня в этой песне нет". После чего сильно обиделась и на Володю, и на меня...
- Как вам удалось преодолеть алкогольную зависимость?
- Как многие пьяницы, я понимал, что приношу горе родным и близким. Не раз пытался бороться с этим недугом. Вместе с Володей мы "зашивались" 9 раз. Это когда в тело на полгода вживляют капсулу с жидкостью, которая при смешивании с алкоголем становится ядом и попадает в кровь. В то время в Европе еще были разрешены такие страшные эксперименты с организмом. Конечно, это не помогало. Бывало, считаешь дни, часы, минуты, когда же кончится действие проклятой капсулы, которые еще называли "торпедами". Потом срываешься так, что все вокруг гудит... А 13 лет назад я просто сказал себе: "Хватит! Или остановлюсь сейчас, или дни мои сочтены". С тех пор я в завязке.
Сейчас стараюсь помогать "Дому на горе". Это под Петербургом есть такое замечательное заведение, основанное одним американским бизнесменом, бывшим алкоголиком. Недавно у них прошел своеобразный сбор "выпускников", приехало около двух тысяч бывших собратьев по несчастью, среди которых были такие известные люди искусства, как "Митьки". Сейчас в России проблема пьянства вторая по важности после воровства. Надо срочно принимать меры.
- А с Мариной Влади вы помирились?
 |
- У нас с ней всегда были сложные отношения. В своей книге "Владимир, или Прерванный полет" она допустила много лживых измышлений. Даже моя первая супруга обиделась, позвонила ей и спросила: "Когда это ты Мишу пьяным на руках таскала? Такого же не было..." Вообще книга ужасная. Дети Высоцкого даже хотели подавать в суд на Марину. Никита особенно буйствовал...
В конце сентября в Самаре будет открыт мой памятник "Высоцкий и его мир". Установят его напротив стадиона, где Володя впервые выступил перед шестью тысячами восторженных зрителей. Он потом до самой смерти не мог забыть этот концерт. В скульптурной композиции присутствует и образ Марины. Если честно, Влади многое сделала для Высоцкого в последние годы его жизни. И сам он писал: "Тобой и Господом храним". Однако со своей стороны я с ней рассчитался, хотя от такого шага меня отговаривали друзья. Вылепил ее великолепное изваяние с нашумевшей книжкой в руке. Но из книжки выползает маленькая гадюка...
УЖАСНО БОЮСЬ "ЗАБРОНЗОВЕТЬ"
- Сейчас среди российских скульпторов развернулась масштабная кампания за право ваять надгробие Борису Ельцину на Новодевичьем. Если вам предложат этот заказ, не откажетесь?
- Как-то, уже после августовского путча 1991 года, Ельцин позвал меня с женой выпить вместе чаю. В разговоре он самозабвенно рассказывал, как влезал на танк, как бегал между бойцами спецподразделения "Альфа". С неподдельным детским энтузиазмом он то и дело вскакивал из-за стола. И я вспомнил, как о нем сказал мой друг Владимир Буковский: "Ельцин напоминает мальчиша-кибальчиша, который вырос, но в душе остался ребенком". Да, в роли президента страны он наковырял много такого, что не расхлебать, может быть, нескольким поколениям россиян. Но все же Ельцин был искренним и обаятельным человеком. Если меня попросят о памятнике, я не откажусь, однако в работу привнесу изрядную долю иронии.
- А вы знаете, что ваша своеобразная манера в искусстве очень многим приходится не по нутру?
- Если бы я всем нравился, это было бы ужасно. Каждый человек вправе иметь свое мнение и свой вкус. Кому-то нужен Илья Глазунов, кому-то Церетели, кому-то Генри Мур, а кому-то, смею надеяться, Шемякин. В Америке в одном маленьком городке открыт мой музей. Я часто наблюдаю, как туда приходят фермеры со своими детьми. Хотя я выставляю там, казалось бы, малоинтересные для людей их профессии экспозиции. Например, "Шар в искусстве, в жизни и в архитектуре". Но они не только с интересом во все вникают, но возвращаются еще и еще. Что мне, безусловно, приятно.
На днях из типографии вышел фолиант "Михаил Шемякин. Зазеркалье мастера". Это первая книга обо мне на русском языке. Написавший ее Саша Петряков, сам хороший художник, мусолил текст два года, трепал мне нервы в бесконечных беседах в Америке. Но, кажется, книжка получилась. На суперобложке автор написал, что рассказывает о великом, гениальном и так далее. Пришлось мне все это вымарать. Если бы я считал себя величиной, то не продвинулся бы в искусстве ни на шаг. Самое страшное для художника, когда он начинает думать, что он великий. Ужасно боюсь "забронзоветь". Я просто работящий мастеровой, стремящийся создать что-то интересное. В этом, мне кажется, настоящий путь художника.
Беседу вел
Источник: http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200707211280501
Интервью с Михаилом Шемякиным
Сергей Дресвин (С. Д.): Здраствуйте. Как к Вам лучше обращаться?
Михаил Шемякин (М. Ш.): Михаил.
С. Д.: Не Михаил Михайлович?..
М. Ш.: Я живу в стране, где президент — Джон, а здесь… — всегда! — Порфирий Семеныч, Агафья Патрикеевна… Да иди ты на хер! Выстраивают что-то такое византийское, а на самом деле отношение хуже, чем к Ваське…
М. Ш.: Мне было лет восемнадцать, наверное, когда я прочел «Записки из мертвого дома», и в этом возрасте всегда думаешь: «Ну когда же годы уже начнут расти», потому что такое к тебе отношение: «Сопляк, говнюк…». Всегда комплексовал по поводу возраста. И вдруг я открываю книгу Достоевского и читаю: «Вошел парень сорока лет». И я думаю: «Неужели мне еще двадцать лет ходить в сопляках?!» Правда, у меня в сорок лет уже вышел двухтомник, где в каждом томе по пятьсот—шестьсот страниц, а материалов, которые не вошли в издание, было еще на два тома.
С. Д.: Скажите, а вот Ваше творчество в тот момент, когда Вам было тридцать—сорок, и сейчас — сильно отличается? Технологически.
М. Ш.: Тогда была выносливость побольше. У меня же режим нечеловеческий, по большому счету. Я могу сказать, что ем я намного меньше, чем простые люди. Сплю я немного, и когда меня спрашивают: «Как Вам удается так много успеть?», я обычно говорю: «Прибавляйте ночь ко дню, и вы выигрываете время». В тридцать—сорок у меня был именно такой режим. Я заставлял себя укладываться спать, потому что понимал, что это становится немного опасным, где-то на пятые сутки.
М. Ш.: Нет, времени мало, времени не хватает. Я всегда думаю, что вот если бы было несколько жизней… Приходится экономить, я, например, не могу себе позволить роскошь сесть с каким-нибудь романом и начинать его читать. Я, конечно, очень ограничиваю себя в литературе, я не могу смотреть кино, я точно должен знать, что да, здесь я могу потратить час или два на какой-то современный фильм. Хотя приходится все-таки держать руку на пульсе и прочитать всего Пелевина или этого вашего любимого Сорокина с его вечными какашками, кровью, голубым льдом и салом. Пелевин получше. Мне его рекомендовал Женя Евтушенко, — считает его гением, которого я должен читать. И конечно, позволяю себе роскошь — я большой любитель поэзии.
С. Д.: Как Вы воспринимаете лучше мир: ушами, глазами, носом, руками, читаете Вы или слушаете?
М. Ш.: Нос — это важно. У меня такое заболевание, которое в наследство от отца осталось, — повышенное обоняние. Оно, с одной стороны, является элементом проникновения в мир, в память прошлого, но с другой стороны, учитывая нечистоплотность бытия человеческого, это тоже бывает большой проблемой для меня. Я сижу в самолете, закрываю себе голову.
С. Д.: А глаза?
М. Ш.: Глаза — это основная моя связь с миром, но из-за нагрузок приходится их беречь. Поэтому когда меня спрашивают: «Почему Вы всегда в фуражке, даже с президентом?» — простая вещь: если бы я сейчас не сидел с козырьком, у меня бы уже через полчаса интервью начинали бы болеть глаза. Тулуз-Лотрек всегда в козырьке был, Шарден… То есть мы защищаем глаза, которые несут очень большую нагрузку. И музыка. Я без нее с детских лет не обхожусь. У меня громаднейшая фонотека, причем я такой всеядный.
С. Д.: А вот в таком случае стихи Вам удобнее читать или слушать?
М. Ш.: Читать.
 |
С. Д.: А стихи Высоцкого Вы читали?
М. Ш.: Он читал. Он очень хотел быть не только бардом — поэтом. Он приходил ко мне и приносил какой-то подарок, связанный с моим запоем очередным, и говорил: «Мишенька, это не поется, а читается». Есть у него вещи, которые могу расшифровать я один. То есть я ему что-то рассказывал, а Володя обожал, когда я ему что-то рассказывал о своих загулах, что-то из своей области жизни, а он приходил через несколько дней с новой песней мне в подарок. И не забывайте, что я шесть лет просидел в наушниках, я специально прошел двухмесячные курсы звукооператоров-любителей в Париже. За шесть лет мы создали семь пластинок. Мои записи считаются лучшими в его творческом наследии. Или один раз, всего один за нашу дружбу, мы с ним впали вдвоем в запой, и результатом была знаменитая песня «Французские бесы». Скажем, если удачной строчкой или четверостишием он был доволен, то снимал трубку и звонил мне: «Миха, вот сейчас я написал об этом». Эти звонки были необходимы ему, чтобы поделиться.
С. Д.: У Вас возникала в нем такая же необходимость?
М. Ш.: Конечно была. У нас была большая, серьезная дружба творческая.
С. Д.: Вам в творчестве помогало то, что он был рядом?
М. Ш.: Он раскрывал какие-то моменты, которые были запечатаны в моем духовном сознании. И когда ты чувствуешь адекватность этого, это помогает тебе приоткрыть определенные духовные клапаны.
С. Д.: А десять лет разницы в возрасте не делали его учителем каким-то, что ли?
 |
М. Ш.: Есть такие письма, где он пишет: «Мишуня, образовывай меня, я тёмен!» Он очень нежно, бережно относился ко мне. Он приезжал, и я его снабжал литературой, которую нужно знать. Он очень любил живопись, но ничего не знал. Последние годы он не очень хорошо видел, надевал очки, сидел. Никто не мог представить такого Володю, который отгораживался, у него была боязнь большого пространства, несмотря на то что он выступал перед многими сотнями, иногда тысячами зрителей, но даже в небольшой комнате он себе строил небольшое пространство: стул, диванчик, оградить себя, я его завалю книгами, и он там в очках сидит, лежит, читает, восторгается, потому что время-то еще было — Советский Союз, многое нельзя было прочитать, а я снабжал его литературой от ИМКА-пресс.
С. Д.: А на пребывание в измененных состояниях, запоях, Вы с Высоцким много времени тратили?
М. Ш.: Нет, не много времени мы тратили. Он был трудоголик, я тоже. Просто для того, чтобы мозги выдержали, время от времени и он, и я, ну, он-то чаще, конечно, потому, наверное, что искушений было больше, просто уходили в запой. Десять дней нас не было, мы были в других мирах, а потом снова начиналась бешеная работа.
С. Д.: Но без этого было нельзя?
М. Ш.: Я думаю, что не выдержал бы организм. Такие нагрузки, как я Вам описывал, невозможно нести, нужно мозгу где-то дать отдохнуть.
С. Д.: Сейчас Вы ведете другой образ жизни, как сейчас выдерживает организм? Каким образом Вы справляетесь, какую отдушину находите?
М. Ш.: Переход от одной работы к другой — это единственная отдушина. Просто расширился круг работы. Потом ответственность.
С. Д.: Расскажите, что у Вас сейчас есть в работе.
 |
М. Ш.: Только что я сдал работу, это три одноактных балета, премьера была в Мариинке. Это балет «Кроткая» на Вторую симфонию Рахманинова, это Вторая симфония Прокофьева «Метафизический балет» и «Весна священная» — моя дань Игорю Федоровичу Стравинскому, который сыграл большую роль в моей судьбе. Это большая работа. Я отвечал за концепцию, я писал либретто для «Весны священной», я отвечал за все костюмы, за все маски, за все пуговицы, за все башмаки. Я сдал для России, не буду пока говорить куда, два громадных монумента: это памятник интернационального значения, памятник жертвам терроризма, и второй многофигурный памятник, очень сложный, с рельефами, горельефами высотой три метра, целая стена «Высоцкий и его мир». Заканчиваю сейчас большую работу для издательства «Вита Нова» — это сорок три иллюстрации к произведениям моего покойного друга, и пишу куски воспоминаний. Это тоже громадная работа. Сейчас приступил к работе с самарским театром — это постановка оперы Сергея Михайловича Слонимского, «Король Лир», где я выступаю и в качестве режиссера. Это новая концепция, это новые декорации, все, что я должен философски осмыслить, — громадная работа. Обычно я пересматриваю все то, что было сделано до меня. Сейчас я еще занимаюсь созданием очень сложной конструкции, я разрабатываю архитектуру, внутреннюю проекцию театрального здания для того, чтобы театр был многогранный, где могли бы работать актеры с куклами в человеческий рост, типа кабуки, — это кукольный театр для Ханты-Мансийска. Я работаю над большой серией фарфора на фабрике Ломоносова. Очень польщен тем, что впервые именно на моей серии фарфора, на моем сервизе «Вороватая и крысята» и «Крысята-воришки», ввели, вернули вернее, изображение двуглавого орла и название «Императорский фарфоровый завод». Такая вот победа была. Вчера я провел три часа — мы обсуждали план карнавальных действий с замечательной женщиной — это жена Медведева, вице-премьера. Она работает уже второй год над идеей совместного карнавала Петербурга и карнавала Венеции. Сейчас я встречаюсь с режиссером, и мы должны как раз обсуждать, кого мы приглашаем. Уже приглашен Анвар Либабов, пригласил я также Антона Адасинского, вчера с ним говорил, и сегодня, наверное, буду говорить со Славой Полуниным.
С. Д.: На Западе Вы что-то делаете сейчас?
М. Ш.: Мало. Там я в основном работаю над программными экспозициями и над мастер-классами. Буквально месяц назад мы открыли очень интересную экспозицию, годовую, которая пользуется очень большим успехом, — воображаемый музей, в честь Андре Мальро — уникальнейший эстет, бывший министр культуры Франции. Я открыл громадную выставку, очень сложную, это называется «non-фокус», как бы смазанное изображение вне фокуса, где принимают участие и петербургские фотографы, итальянские, американские.
С. Д.: Скажите, Михаил, в таком случае, как бы Вы про себя сказали: «Я работаю сам», «Я работаю в семье», «Я работаю в команде»?
М. Ш.: Нет, команды у меня нет, тут Вы перепутали меня с Владимиром Владимировичем — это у него команда. А я работаю в основном в одиночестве, к сожалению… Например, скульптурная мастерская у Рукавишникова — человек пятнадцать, все с высшим образованием, у грандиозной махины в современном русском искусстве, Зураба Константиновича Церетели, в подчинении две тысячи людей, а у меня?.. Я иногда вызываю из Болгарии одного молодого техника-скульптора, который помогает мне обрабатывать поверхности — одному не справиться, и инженер, который занимается сваркой каркасов. И все, вот вся моя бригада. А я мечтаю, конечно… Одному среди этих миллионов изображений, у меня один стол только восемьдесят метров в длину, связь мастеров всех веков в единую линию для визуальных лекций — это громадная работа, которая требует все-таки большого количества помощников.
С. Д.: Что Вы посоветуете современным молодым художникам, как жить, что делать?
М. Ш.: Совет простой. Ведь для того, чтобы что-то сделать, для того, чтобы быть человеком, как говорят, в первую очередь нужно вытравить из себя раба. У российского человека в генах живет столько рабского, что когда от этого избавляешься, тогда что-то серьезное происходит. У Высоцкого была такая песня: «Мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду?» На сегодняшний день российская интеллигенция страдает от переизбытка свободы. Мы страдали от того, что ее не было, но зато в этом трении что-то выковывалось. Тяжелое время, мы почти все прошли сумасшедшие дома, психушки, черт знает что. А сейчас?.. Нужно научиться управлять свободой, научиться ею пользоваться.
 |
С. Д.: Что значит пользоваться свободой?
М. Ш.: Найти себя, найти те возможности, которые тебе предоставляет время, для того чтобы понять, что вот эти знания мне нужны, а вот эти засоряют мою голову, потому что поток информации на сегодняшний день обрушивается такой на несчастного постсоветского человека, что он просто задыхается. Головка-то слабенькая, не забывайте. Я раньше очень мучился. Я вырос в Германии, и вообще у меня к пошлости особое отношение, она меня прямо физически иногда задевает, и когда я слушал все эти песенки типа «Долго мне будет Карелия сниться», причем избавиться от этого было нельзя, я думал, что это предел, потолок, можно задохнуться от экрана, от того, что ты слышишь, что вливается тебе в уши против твоей воли. Приехав сюда, теперь я понял, что пошлость, как глупость, безгранична. Вот говорят, что разум имеет предел, а пошлость и тупость — они беспредельны. Как космос. То, что сегодня несется с экранов, — боже мой, откуда все это.
С. Д.: А какое искусство Вы считаете сейчас наиболее перспективным здесь, в этой стране?
 |
М. Ш.: Я думаю, кино и фотография. В живописи очень туго пока. Живописцы пока просто не знают, куда идти, и я их понимаю. Столько наработано в области живописи, а мы все-таки где-то ограничены в своей технологии. Мы работаем как пианист фортепиано, а у нас краски, кисти, холст. Когда мы начинаем уродовать это пространство каноническое, получается всякая чепуха. Да, я знаю, сегодня из картины торчат провода, я видел одну картину: провода тянутся, у картины стоит телефон, он звонит. Репродуктор. Не то картина, не то еще какая хреновина. Нам сложно, живописцам. Я думаю, единственное, что может победить в живописи, — это возврат к настоящей высокой эстетике. А сегодня все ее немножко боятся.
С. Д.: Собираетесь ли Вы сами снимать кино?
М. Ш.: Вы знаете, если я буду что-то снимать, я буду снимать очень интересное кино сам, один. Половина, наверное, моего фильма будет происходить у меня на столе. При помощи современных технологий, при помощи моего котелка, который пока еще варит, при помощи того, что у меня собрано, при помощи того, как я вижу движения человека, фигуру, понимаю контрапункт… Я хочу создать какой-то новый фильм, какого еще не было.
Источник: http://www.vsvysotsky.ru/post35107125/
| Ранее |
| ООО "Интерсоциоинформ" |
|
