Иосиф Бродский и Литва
Поэт не раз бывал в Литве – Вильнюсе, Каунасе, Паланге, любил эту страну, интересовался ее историей и культурой. В Вильнюсе жили его близкие друзья – поэт и эссеист Томас Венцлова, физик Рамунас Катилюс. Сюда из Польши на встречу с поэтом приезжали его друзья – польские поэты и переводчики. Как говорил сам Бродский, с этого и началась его зарубежная карьера – первым языком, на который были переведены его стихи был польский.
К свободному творчеству
Иосиф Бродский родился в мае 1940 года в Ленинграде, в семье журналиста и служащей. В 15 лет оставил школу, уход из нее он считал первым "свободным поступком". Работал фрезеровщиком, санитаром в морге (хотел стать врачом), ездил в геологические экспедиции, работал фотографом, кочегаром... Была у него ещё одна мечта – стать лётчиком. Однако главным содержанием жизни юноши стали поэтические опыты. Много времени он уделял самообразованию: чтению, изучению иностранных языков, истории религий, философии. То, что он стал писать серьёзные стихи, ему помогла понять Анна Ахматова. Позднее Бродский признался, что без неё, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама и английского поэта Уильяма Олдена он бы не состоялся как поэт.
На родине стихи Бродского распространядись "из рук в руки". Его почти не печатали – политическим поэтом он не был, диктату властей, "эталону" советской литературы следовать не желал. Тогда-то для него и открылись двери "Крестов" - тюрьмы в Ленинграде.
В 1964 году Иосиф Бродский был осуждён на 5 лет ссылки за "социальный паразитизм" или тунеядство с принудительным исполнением тяжёлых физических работ. Приговор суда вызвал протест представителей русской и западной интеллигенции и был заменён 18 месяцами работ в одной из деревень Архангельской области.
После возвращения в родной город Бродский зарабатывал на жизнь переводами, озвучивал фильмы, но и тогда продолжал вызывать раздражение властей: дважды его помещали в психиатрическую больницу, три раза – в тюрьму. Но он шёл своим путём: творил, встречался с молодёжью, ездил к друзьям в Прибалтику.
В кругу друзей
Лауреата Нобелевской премии поэта Иосифа Бродского многое связывало с Литвой; сюда он впервые приехал около 40 лет назад, сразу после возвращения из ссылки. Сегодня вильнюсские друзья Бродского вспоминают, как они познакомились, и какими были первые впечатления Бродского от Вильнюса. Супруги Эгле и Рамунас Катилюсы тепло вспоминают свою первую встречу с Иосифом Бродским, которая состоялась в 1966 году. Хотя поэт приезжал в Литву ещё не раз, именно первые впечатления о нём особенно запомнились супругам.
На доме одной из старых вильнюсских улочек, в котором Иосиф Бродский останавливался, теперь мемориальная доска. - Неужели 40 лет прошло? - удивляются литовские друзья поэта. Это ведь было, кажется, совсем недавно, как он приехал в Вильнюс, внутренне будто опустошенный испытанием ссылкой и личной неустроенностью, будто вчера позвонив из аэропорта, что, мол, еду, встречайте, вышел из такси и удивил тех, кто знал его заочно, вроде бы непоэтической внешностью. Потом долгие - за полночь - откровенные разговоры с новыми друзьями "за жизнь", а позже, наверное, и "за смерть" - с духовником, но уже не в Вильнюсе, а в старом храме провинциального городка.
Жили Катилюсы в Старом городе, на улице Лейиклос (именно на этом доме сегодня помещена мемориальная доска). По вечерам все собирались в столовой, за большим круглым столом, где поэт читал свои стихи.
Большинство литовских друзей Бродского - литераторы. Но вот что любопытно, -кажется, наибольшую дружескую симпатию лирик питал к физику Ромасу Катилюсу, в вильнюсской квартире которого и останавливался. В этой семье чувствовал себя среди своих: "Вышел человек совсем непоэтической внешности, с первого взгляда, - вспоминает Ромас Катилюс. - Немножко рыжеватый, в кепке, одет так простовато, что ли, со своеобразным вкусом, но не так, как обычно, то есть это не Шелли и не Байрон, даже не Томас Венцлова, у которого на лице написано, что он поэт. У Иосифа ничего этого не было. Попав в нашу среду, сразу же почувствовал себя, хотя на время, намного лучше. С первого дня дружеские, весьма близкие отношения. Всю ночь проговорили на личные темы. Ему нужно было… у него всегда же было сложно с личными делами. Какое-то доверие с первого момента. У него было очень много друзей. Я никак не претендую на самого главного приятеля Иосифа. Он не был, как говорится, однолюб, он не был ’однодруг’".
С Бродским вскоре подружились также pодные и близкие семьи Катилюсов – брат Рамунаса Аудронис, Томас Венцлова, Пранас Моркус, Й. Тумялис и не только они.
Другой приятель Бродского П. Моркус считает, что его стране с появлением здесь Бродского повезло: "Мы показывали Иосифу Александровичу лучшее, что нас окружало - город Вильнюс, украшавший собою, естественно, и нас. Мы его таскали по путанным дворам и переходам, но он при этом, казалось, присутствовал лишь отчасти, высматривая нужное для себя. Приметил в заросших руинах котенка, взял на руки, понес, стал гладить, невольно обнажая тоску по нежности, которой поэты, чем они больше, тем чаще обделены. Впрочем, об этой сцене можно иначе. Шли мы как раз мимо дома, где некогда обитал польский поэт Галчинский, чьи стихи к тому времени Иосиф Александрович переводил. Так что, предположим, котенок был реинкарнированным Галчинским, вышедшим навстречу с переводчиком. Только под вечер повезли его в Судярве под Вильнюсом в костел с исключительными акустическими свойствами. Больше всего Бродского туда манила возможность доверительной, с глазу на глаз, беседы с духовником. Ну, и Литва в эти приезды не осталась обделенной. Бродский первый из русских творцов, внимательно прислушавшийся к нашему безмолвию и нечто существенное в нем разгадавший".
Вспоминает друживший с Иосифом Бродским более тридцати лет литовский поэт и переводчик, сейчас профессор Йельского университета Томас Венцлова: "Он приезжал, чтобы отдохнуть. Был очень измотан, истерзан внутренне. Да и кроме того, сама атмосфера на него сильно давила. Приезд Иосифа Бродского в Литву замечателен тем, что он дал несколько серьезных, важных стихотворений, которые входят в число его наиболее классических вещей: 'Литовский дивертисмент', 'Литовский ноктюрн', 'Коньяк в графине цвета янтаря' - из стихотворений про Палангу. Он создавал экспромты, и некоторые из таких экспромтов записаны просто в моем дневнике, это стихи, созданные в Вильнюсе, причем, ну, не самые пристойные, я бы сказал, но смешные, такие шуточные стихи, какие есть у Пушкина, у многих русских поэтов. Это сохранилось в моем дневнике и больше нигде. И он здесь с другими своими вильнюсскими друзьями создавал такой рукописный журнал 'Правда-матка', и там несколько его рассказиков, надо сказать, антисоветских, очень смешных. Я уверен, что это не пропадет и когда-нибудь будет опубликовано".
Осенью, когда Катилюсы переехали в Ленинград, их дружба с поэтом ещё больше окрепла. Они познакомились с родителями Иосифа, вошли в круг его друзей. Иосиф, по словам Р. Катилюса, был открытым, общительным человеком: днём сочинит, а вечером предлагает друзьям: "Почитаю стишки". Или бывало днём пишет, а вечером едет на велосипеде в Комарово, на дачу к Анне Ахматовой, чтобы прочитать ей написанное днём.
Томас Венцлова в 1969-73 годах часто бывал в Ленинграде, где уже жил и работал его школьный приятель Рамунас Катилюс, "вхожий в тамошний неофициальный мир". В те годы Томас Венцлова писал диссертацию о Юргисе Балтрушайтисе и часто встречался с известным филологом, профессором пединститута им. А. Герцена, активным участником диссидентского движения Ефимом Григорьевичем Эткиндом, вокруг которого собирались ведущие деятели науки и культуры. Их разговоры всегда состредотачивались на воросах литературы, политики, общества. И, конечно, все они были поклонниками самобытного творчества Иосифа Бродского. Профессор Е.Г. Эткинд был не только знатоком, но и исследователем его поэзии. В сложнейшее время Е.Г. Эткинд защитил двух авторов, будущих лауреатов Нобелевской премии по литературе. Он прятал у себя часть архива А. И. Солженицына, сопровождал опального писателя в Литву, Эстонию, Калининградскую область – места, знакомые Солженицыну по войне. Выступил он и на процессе И. Бродского – смело высказался о необыкновенном таланте молодого поэта и помог сохранить стенограмму позорного суда, ставшую художественным документом эпохи. Эткинд дорого поплатился за свою деятельность: вскоре он был исключён из Союза писателей, лишён учёных степеней и вынужден был покинуть страну. Когда Т. Венцлова в 1977 году оказался в Париже, дом Ефима Григорьевича был одним из первых, где его радушно приняли.
В июне 1972 года КГБ настойчиво предложил И. Бродскому покинуть страну. Его снова оторвали от родных, друзей, на сей раз и от сына. Поэту не разрешили вывезти свой архив – он уехал без единого листка. Рукописи он роздал преданным друзьям, многое они собрали сами. В начале 1974 года в Ленинградском КГБ узнали о подтовке пятитомника И. Бродского: поступила информация о том, что всё собранное "уже там". Было возбуждено следствие, в результате которого пострадали многие деятели культуры, "русские европейцы", как их тогда называли. В феврале 1974 года А. Солженицын был лишён советского гражданства и выслан в ФРГ, в апреле арестовали М. Хейфеца за подготовку вступления к первому собранию сочинений Иосифа Бродского, в мае пришел черед Мстислава Ростроповича, а вскоре и певица Галина Вишневская была вынуждена уехать из СССР. Пострадал также известный актёр Сергей Юрский. По словам Т. Венцловы, «А. Солженицын расшатал империю больше всех диссидентов вместе взятых», а И. Бродский «сделал почти то же самое, хотя к этому и не стремился».
В Вильнюсе
Томас Венцлова вспоминает: весной 1971 года в Литве неожиданно оказался польский поэт Виктор Ворошильский – знаток русской литературы, один из переводчиков И. Бродского на польский язык. Томас предоставил гостю ”свой чердак”, где жил в те годы, а сам ушёл ночевать к друзьям на улицу Лейиклос. Позвонив в Ленинград, он пригласил Иосифа в Вильнюс. Друзья несколько дней ходили по городу, зашли в университет, сидели в кафе, беседовали. Прибалтика и в те времена многими русскими воспринималась как Запад. Здесь, как они признавались, можно было хоть на время "вздохнуть несколько иным воздухом, укрыться от всевидящего глаза и всеслышащих ушей".
Литовский дивертисмент
Литва в лирике поэта – несколько обобщённое малое государство начала и середины ХХ века. Оно находится на окраине империи, но уже на пороге иного мира, хотя ещё и подчиняется имперским законам. Рассмотрение "литовского цикла" может производиться только с учетом специфики тогдашнего отношения к странам Прибалтики как к последнему островку европейской культуры в Союзе, "окну в Европу". Для ленинградцев, живших в европейском городе на окраине азиатской Империи, ощущение родственности с Прибалтикой было особенно актуально.
Старый город Вильнюса – топография цикла из семи стихотворений "литовский дивертисмент", который в 1971 году Бродский посвятил Томасу Венцлове. В "Литовском дивертисменте" нет ни слова о вильнюсских встречах, о лицах или событиях – но здесь Погоня (Vytis) – герб средневековой независимой Литвы, "статуя певца" - литовского классика поэта Майрониса, "бурый особняк диктатора" - генсека литовской компартии, барочные детали "двуглавой Катарины" - о многом говорящие символы и предметы. В музыкальном дивертисменте из нескольких частей, в сложных, изысканных по ритму построениях нашлось место всему: античному, библейскому, национальному, трагедии и сатире, философии и мистике, литании и шутке. Очень важен у поэта мотив еврея. Тема изгоя в этом "христианнейшем из миров" в конце цикла дана в высокой библейской тональности. Происходит встреча с Богом, и ущербность, расчленённость духовного мира преодолена. Тому, кто понял, что по-своему ответствен за абсурд происходящего, считает поэт, достаточно четырёх последних слогов "Литовского дивертисмента", определяющих его суть: "Сверни с проезжей части в полуслепой проулок и, войдя в костёл, пустой об эту пору, сядь на скамью и, погодя, в ушную раковину Бога, закрытую для шума дня, шепни всего четыре слога: - Прости меня" (”Dominikonai”).
Дружат поэты – дружат из музы
Чикагскому журналисту ежемесячника "Акирачяй" ещё в ноябре 1976 года Иосиф Бродский сказал, что хорошо знаком с поэзией Томаса Венцловы. Его он сpавнил бы с Р.М. Рильке. Бродского радует общность с литовским другом: "Мы похожи,/ Мы в сущности, Томас, одно:/ Ты, коптящий окно изнутри, я, смотрящий снаружи".
В 1987 году появился "Литовский ноктюрн", вошедший в книгу Бродского "Урания". В стихотворении, которое представляет собой почти поэму, "я" Бродского – это человек-невидимка, душа которого как призрак фантастическим образом улетела, туда, где "Над полями Литвы что-то вроде мольбы за весь мир раздаётся в потёмках: бубнящий, глухой, невесёлый звук плывёт над селеньями в сторону Куршской косы. То святой Казимир с Чудотворным Николой коротают часы в ожидании зимней зари. "
Поэт вспоминиает великого Витаутаса, погружающегося в Балтику "в поисках брода к шведам", слышит "жужжащий моноплан Дарюса и Гиренаса", чувствует, как "призрак бродит по Каунасу, входит в собор, выбегает наружу, плетётся по Лайсвес аллее. Входит в 'Тюльпе', садится к столу." В такой ситуации как гонимому, так и гонящему его, хорошо и полезно быть невидимкой.
Дружили поэты – подружились и их музы. Томас Венцлова перевел на литовский некоторые стихи Бродского, а Бродский – на русский стихи Венцловы.
Характер отношения Иосифа Бродского к Литве вмещается в единственное слово - любовь, утверждают его здешние друзья Томас Венцлова, Пранас Моркус и Ромас Катилюс.
"Ему нравилась Литва, как страна, ее своеобразие, конечно, архитектура, конечно, католицизм, несколько другой дух - говорит Томас Венцлова. - Он ездил по Литве немало. Не был, к сожалению, в Ниде, вот чего действительно жалко, он Ниду так в жизни и не увидел. Литва была одной из трех стран, которую он любил. Италию, Польшу, Литву".
Ромас Катилюс: "Почему Литву? Для меня тут самое главное, что в вопросе содержался ответ - любил".
Пранас Моркус: "Как будто взял целую страну, словно того котенка, прижал к груди и погладил".
Источник: Э.-В. Марганавичене, «Экспресс-неделя», а также материалы сайта svobodanews
Источник: http://www.countries.ru/index.cgi?pid=2025
