Говоря об Иосифе Бродском почему-то всегда оставляют
в тени его еврейство, несомненно, наложившее глубокий след на все его творчество.
Причина, может быть, и в том что и сам поэт никогда особенно не
концентрировал внимание на своем происхождении, да и исследователи
обходят стороной эту важную подробность.
Но факт остается фактом - Иосиф Бродский уехал по израильской визе,
тем самым Израиль фактически спас опального поэта, открыв ему путь
к свободе.
Есть еще одна любопытная история, во многом, на мой взгляд, обьясняющая
неожиданное освобождение и отъезд Бродского, по-видимому, неизвестная
широкому кругу его поклонников. Скажем так - израильский след в
деле Бродского.
Дело в том, что процесс над Бродский был связан некиим образом с
делом о еврейской подпольной организации в Ленинграде, раскрученном
органами примерно в тоже самое время.
Дело "группы Печерского" было первым открытым "антисионистским"
судебным процессом в послесталинском СССР. Участники "группы
Печерского" были осуждены на большие сроки, им вменялся в вину
"шпионаж в пользу Израиля". Несомненно, этот суд вызвал
реакцию в Израиле и стал фактором советско-израильских отношений.
В обеих этих процессах приняли самое активное правозащитное участие
мои близкие - дед, известный ленинградский адвокат Г.Я.Красный-Адмони,
защищавший Печерского и его товарищей, и дядя - видный филолог-германист,
литературовед и переводчик В.Г.Адмони. - выступивший в качестве
общественного защитника Бродского.
Их родственные связи с израильскими кругами могли, на мой взгляд,
сыграть важную роль в неожиданном освобождении осужденных и их высылке
в Израиль.
О памятных событиях того времени я пишу в своей статье.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОДРОБНОСТИ ДЕЛА БРОДСКОГО
Эта история принадлежит к разряду известных лишь узкому кругу близких
людей тайн,о которых в советские годы предпочитали молчать, чтобы
даже намеком не дать понять чужому, с какими событиями потаенной
советской истории они связаны. Сейчас, когда уже не осталось в живых
практически никого из участников этих событий почти пятидесятилетней
давности и исчезло то государства - СССР, пришла пора рассказать
о неожиданных переплетениях в судьбах участников двух судебных процессов,
состоявшихся в начале шестидесятых годов в Ленинграде. Речь пойдет
о о судебном процессе 1964 года над будущим нобелевским лауреатом
поэтом Бродским и о гораздо менее известном судебном процессе 1961
года над сионистской подпольной группой Г.Печерского, обвиненной
в шпионаже в пользу Израиля.
Казалось бы - нет никаких точек пересечения между судьбой юного
тогда представителя ленинградской литературной богемы и начинающего
поэта Иосифa Бродского с судьбой группы религиозных евреев, сохранивших
в условиях послесталинской советской России свою преданность еврейской
традиции и идеалам сионизма.
Несмотря на кажущуяся независимость обеих этих судебных процессов
и столь заметное различие личностей обвиняемых, их связывает общая
правозащитная деятельность представителей известной петербургской
семьи Красных-Адмони: моего деда, видного ленинградского адвоката
Григория Яковлевича Красного-Адмони(1881-1970) и его сына, известного
ученого-филолога Владимира Григорьевича Адмони (1909-1993), в значительной
степени повлиявшая на неожиданные пересмотры дел обвиняемых и их
досрочное освобождение. События, развернувшиеся вокруг этих дел,
происходили во многом на моих глазах и я попытаюсь рассказать о
некоторых неизвестных подробностях этой неравной борьбы.
В пятидесятые годы, на волне оттепели в общественной жизни, наступившей
после смерти Сталина, группа религиозных ленинградских евреев стала
консолидироваться вокруг председателя совета синагоги Гдалии Печерского.
Чудом уцелевшие в годы сталинских репрессией и борьбы с космополитизмом, они наивно надеялись
на возрождение общинной еврейской жизни. Стоявший во главе этой
группы Г.Печерский принадлежал к хасидам Любавича, в молодости учился
в нелегальной любавичской иешиве Тиферет Бахурим в Витебске. Его
отличала присущая хасидам Хабада непреклонная религиозность и преданность
идеям сионизма. Как сказано в Краткой Еврейской Энциклопедии, он
занимался многообразной деятельностью как в узких рамках советской
легальности, так и по необходимости вне этих рамок. С середины пятидесятых
годов он поддерживал тайные связи с посольством Израиля в Москве,
что в дальнейшем послужило предлогом советским властям для обвинении
его и его товарищей в шпионаже в пользу Израиля.Помимо нелегальной
деятельности, Печерский старался использовать и немногие доступные
в те годы легальные способы обращения к советским властям. Таковым
стало подготовка им обращенных в различные советские инстанции просьб
об открытии в Ленинграде курсов по изучению еврейской истории, литературы,
иврита и идиша.С предложением подписать такие прошения он обратился
к моему деду, Г.Я.Красному-Адмони.
Это предложение не было случайным. Г.Я.Красный-Адмони был одним
из последних представителей той блестящей когорты еврейских ученых
и исследователей, творивших в начале прошлого века в Петербурге.
Он был редактором и автором Еврейской Энциклопедии, выходившей в
издательстве Брокгауза и Эфрона в 1908-1913 гг. С 1919 по 1925 года
он был профессором Петроградского Еврейского Университета, где читал
курсы лекций по древней истории евреев и библеистике. В то же время
он подготовил ряд фундаментальных исследований по истории антиеврейских
погромов в России и истории кровавого навета в России. Эти исследования
до сих пор остаются классическими трудами по истории российского
еврейства. После закрытия Петроградского Еврейского Университета
советскими властями в 1925 году, Г.Я.Красный-Адмони был вынужден
вернуться в адвокатуру, но он никогда не оставлял надежду на возвращение
к научной и педагогической еврейской деятельности. Понятно, что
он радостно встретил предложение Печерского и от всего сердца поддержал
его инициативу. И хотя все их совместные обращения были категорически
отклонены советскими властями, с тех пор его и Печерского связывали
самые теплые и дружеские отношения. Об удивительной жизни Г.Я.Красного-Адмони
я достаточно подробно рассказал в [1,2].
Деятельность группы Печерского была пресечена советскими властями
в 1961 году.
Расправой над этими еврейскими активистами советские власти хотели
запугать толькотолько набиравшее силу движение российских евреев
за репатриацию в Израиль.
Суд над Печерским и его группой стал первым публичным антисионистским
процессом в СССР после смерти Сталина. Приговор по делу Печерского
и других был необычно суровым: по обвинению в шпионаже в пользу
Израиля, связях с израильским посольством и создание просионистской
группы Г.Печерский был приговорен к 12(!), Н.Каганов - к 7, Е.Дынкин
- к 4 годам заключения.
С начала процесса над группой Печерского и вплодь до их освобождения
Г.Я.Красный-Адмони, как опытный адвокат, предпринимал необходимые
шаги для пересмотра этого дела и освобождения невинно осужденных
евреев. Это сыграло заметную роль в в досрочном освобождении группы
Печерского. Главным в его деятельности по защите осужденных евреев
было оказание им безвозмездной юридической помощи как в процессе
суда, так и в период их заключения. Г.Я.Красный-Адмони близко к
сердцу воспринимал все трагические перипитии этого дела, он постоянно
посылал кассационные жалобы в Верховный Суд, обращался к тюремным
и лагерным властям с заявлениями об облегчении участи заключенных
евреев. А ведь в то время ему было уже больше восьмидесяти лет и
в любой момент карающий меч советского правосудия мог обернуться
и против него самого.
Только после смещения Н.Хрущева удалось добиться пересмотра их дела
и освобождения из заключения в 1965 года. Отметим - практически
одновременно с освобождением из заключения И.Бродского.
Я помню возвращение Г.Печерского и Е.Дынкина из заключения. Они
пришли к деду домой, в его квартиру на улице Фурманова, бывшей Гагаринской.
Печерский, человек жовиальный и жизнерадостный, несмотря на перенесенные
испытания, обращаясь к деду называл его не иначе как раби. Он что-то
пел по-еврейски, а уходя, все стремился поцеловать деду руки, чему
дед, впрочем, всячески противился. Сохранилась записка деду от
Печерского. Написана она на цветистом иврите, характерном для литвака-ишивебохера,
и подписана следующим образом: Целующий прах под ногами Учителя
моего, раб твой Гдалия... Напротив, Дынкин, по облику скорее похожий
на рабочего или ремесленника, вернулся из заключения нравственно
сломленным. Потом я неоднократно встречал его у деда. Уединившись,
они часами беседовали о возможностях пересмотра дела и снятия обвинений
в шпионаже в пользу Израиля.
Попытки уголовного преследования Бродского начались еще с 1961-го
года, то есть практически синхронно с делом группы Печерского. Ему
инкриминировалось соучастие в попытке Шахматова и Уманского угнать
самолет. В конце концов Шахматов и Уманский были осуждены за антисоветскую
агитацию и пропаганду. Бродского оставили тогда на свободе, сочтя
его вину недоказанной. Но уже был раскручен маховик будущих репрессий
и судьба Бродского была предрешена.
29 ноября 1963 г. в газете “Вечерний Ленинград” появился фельетон
“Окололитературный трутень”, где говорилось о том, что надо перестать
нянчиться с окололитературным тунеядцем Бродским... 8 января был
опубликован еще один материал “Тунеядцам не место в нашем городе”.
13 февраля 1964 г. Бродского арестовали, а уже 18 февраля началось
слушание его дела по обвинению в злостном тунеядстве. Иосиф Александрович
Бродский был направлен на психиатрическую экспертизу, после которой
13 марта состоялся второй суд.
С начала дела Бродского и вплодь до его завершения, оно было предметом
горячих обсуждений в доме Г.Я.Красного-Адмони. Самую свежую информацию
о ходе следствия и суда дед получал из уст своего сына, Владимира
Григорьевича Адмони, принявшего самое непосредственное участие в
судьбе опального поэта.
В.Г.Адмони (1909-1993) был одним из последних ярких представителей
русской филологической школы. Ученый-германист, за свои исследования
в германской и скандинавской филологии он был избран членом-корреспондентом
Ученого совета Института немецкого языка в Мюнхене и почетным доктором
философии Упсальского университета, ему была присуждена Большая
Золотая медаль Института имени Гете.
Наряду с научной и педагогической деятельности, он был известен
и как поэт и переводчик, свыше десяти лет он был председателем секции
поэтического перевода ленинградской писательской организации. Давняя
дружба связывала его с Анной Ахматовой. Как и многие видные представители
интеллектуальной элиты тех лет, В.Г.Адмони был близок с диссидентскими
кругами. Об этой стороне его жизни в справочнике, подготовленном
историко-просветительским центром Мемориал, " Диссидентская
активность 1950-1980-х гг " кратко сказано следующее: Участвовал
в неофициальной литературной жизни Ленинграда. Автор самиздата,
печатался за рубежом.
Естественно, что борьба за освобождение опального поэта воспринималась
и Г.Я.Красным-Адмони и его сыном В.Г.Адмони как нравственный долг,
как дело чести каждого интеллигента. Хотя я бы хотел отметить некоторые
различия в их позициях.
Если для В.Г.Адмони дело Бродского было скорее фактом противостояния
между диссидентской интеллигенцией и тоталитарным советским государством,
то для Г.Я.Красного-Адмони на первом месте стояло дело спасения
еврея от произвола антисемитской власти. И с этой точки зрения
для него не было никаких отличий между прошедшим огонь, воду и медные
трубы религиозным сионистом Печерским и мальчишкой Бродским - ведь
оба они были евреи.
Дело Бродского слушалось в Дзержинском районном суде, неподалеку
от дома деда.
Обычно после судебных заседаний В.Г.Адмони, бывший свидетелем защиты,
приходил к отцу, и они вместе обсуждали ход процесса и линию защиты.
Г.Я.Красный-Адмони, будучи опытным, известным всему Ленинграду,
адвокатом, давал сыну рекомендации и советы по ведению защиты.
Стенограмма выступления В.Адмони на суде, сделанная Фридой Вигдоровой,
хорошо иллюстрирует атмосферу процесса и позиции сторон:
Судья: Свидетель Адмони. Если можно, ваш паспорт, поскольку фамилия
необычная.
Адмони (профессор Института имени Герцена, лингвист, литературовед,
переводчик):
Когда я узнал, что Иосифа Бродского привлекают к суду по обвинению
в тунеядстве, я счел своим долгом высказать перед судом и свое мнение.
Я считаю себя вправе сделать это в силу того, что 30 лет работаю
с молодежью как преподаватель вузов, в силу того, что я давно занимаюсь
переводами.
С И.Бродским я почти не знаком. Мы здороваемся, но, кажется, не
обменялись даже двумя фразами. Однако в течение, примерно, последнего
года или несколько больше я пристально слежу за его переводческими
работами – по его выступлениям на переводческих вечерах, по публикациям.
Потому что это переводы талантливые, яркие. И на основании этих
переводов из Галчинского, Фернандеса и других, я могу со всей ответственностью
сказать, что они требовали чрезвычайно большой работы со стороны
автора. Они свидетельствуют о большом мастерстве и культуре переводчика.
А чудес не бывает. Сами собой ни мастерство, ни культура не приходят.
Для этого нужна постоянная и упорная работа. Даже если переводчик
работает по подстрочнику, он должен, чтобы перевод был полноценным,
составить себе представление о том языке, с которого он переводит,
почувствовать строй этого языка, должен узнать жизнь и культуру
народа и так далее. А Иосиф Бродский, кроме того, изучил и сами
языки. Поэтому для меня ясно, что он трудится - трудится напряженно
и упорно. А когда я сегодня - только сегодня - узнал, что он вообще
кончил только семь классов, то для меня стало ясно, что он должен
был вести поистине гигантскую работу, чтобы приобрести такое мастерство
и такую культуру, которыми он обладает. К работе поэта-переводчика
относится то, что Маяковский говорил о работе поэта: "Изводишь
единого слова ради тысячи тонн словесной руды".
Тот указ, по которому привлечен к ответственности Бродский, направлен
против тех, кто мало работает, а не против тех, кто мало зарабатывает.
Тунеядцы - это те, кто мало работает. Поэтому обвинение И.Бродского
в тунеядстве является нелепостью. Нельзя обвинить в тунеядстве человека,
который работает так, как И.Бродский - работает упорно, много,
- не думая о больших заработках, готовый ограничить себя самым
необходимым, чтобы только совершенствоваться в своем искусстве и
создавать полноценные художественные произведения.
Судья: Что вы говорили о том, что не надо судить тех, кто мало зарабатывает?
Адмони: Я говорил: суть указа в том, чтобы судить тех, кто мало
работает, а не тех, кто мало зарабатывает.
Судья: Что же вы хотите этим сказать? А вы читали указ от 4 мая?
Коммунизм создается только трудом миллионов.
Адмони: Всякий труд, полезный для общества, должен быть уважаем.
Заседатель Тяглый: Где Бродский читал свои переводы и на каких иностранных
языках он читал?
Адмони (улыбнувшись): Он читал по-русски. Он переводит с иностранного
языка на русский.
Судья: Если вас спрашивает простой человек, вы должны ему объяснить,
а не улыбаться.
Адмони: Я и объясняю, что он переводит с польского и сербского на
русский.
Судья: Говорите суду, а не публике.
Адмони: Прошу простить меня. Это профессорская привычка - говорить,
обращаясь к аудитории.
Выступление В.Адмони на суде оказало существенное влияние и на
ход суда и на последующие события, развернувшиеся вокруг процесса.
Власти также не оставили без последствий выступления защитников
Бродского - суд вынес частные определения Адмони и Эткинду, обвинив
их в политической близорукости, отсутствии бдительности и других не
менее тяжких грехах. Против них была развернута яростная пропагандистская
компания, нашедшая свое отражение на страницах ленинградской прессы.
Газета "Смена" откликнулась на суд весьма колоритно. Сочинение
называлось: "Тунеядцу воздается должное" и выглядело так:
Нет же, нашлись у Бродского и защитники. Особенным усердием отличились
выступившие на процессе как свидетели защиты поэтесса Н.Грудинина,
доцент Педагогического института имени А.И.Герцена Е.Эткинд,
научный сотрудник В.Адмони.
Говоря откровенно, стыдно было за этих людей, когда, изощряясь в
словах, пытались они всячески обелить Бродского, представить его
как невинно страдающего непризнанного гения. На какие только измышления
не пускались они!
Только потеряв столь нужную каждому поэту и писателю, каждому человеку
идейную зоркость, можно было так безудержно рекламировать проповедника
пошлости и безыдейности.
По известной советской традиция, такие нападки в прессе вполне
могли означать скорый арест и новый судебный процесс, теперь уже
над самими защитниками Бродского.
Через много лет в своих беседах с Соломоном Волковым И.Бродский
отмечал, что Единственное, что на меня тогда, помню, произвело впечатление,
это выступления свидетелей защиты - Адмони, Эткинда. Потому что
они говорили какие-то позитивные вещи в мой адрес. А я, признаться,
хороших вещей о себе в жизни своей не слышал. И поэтому был даже
немножко всем этим тронут.
Исход суда над Бродским был предрешен изначально. Суд применил
указ от 4/V. 1961 года и постановил: сослать Бродского в отдаленные
местности сроком на пять лет с применением обязательного труда.
В 1965 году произошло неожиданное освобождение Бродского и группы
Печерского из заключения. Они были помилованы советскими властями,
но обвинения против них не были сняты. Преследования их продолжались,
до тех пор пока сначала Печерский (в 1971 году), а затем и Бродский
(в 1972 году) не получили разрешения на выезд в Израиль, причем
Бродский был фактически выдворен из СССР, что, впрочем, сыграло
весьма позитивную роль в его дальнейшей жизни.
Возникает естественный вопрос - какие причины могли вынудить советские
власти неожиданно освободить из заключения невинно осужденных, закрыть
их судебные дела и в недалеком будущем дать им билет в один конец
за границу?
Я попытаюсь предложить свою версию такого столь неожиданного развития
собы-тий, основанную на фактах нашей семейной истории. Я думаю,
что для прояснения мотивации советских властей важную роль может
сыграть анализ событий, развернув-шихся вокруг частного визита в
СССР близкого родственника Г.Я.Красного-Адмони, видного израильского
общественного деятеля Менахема Хохлая, состоявшегося в 1963 году.
Тут необходимо остановиться на семейных узах Г.Я.Красного-Адмони,
ведущих в еврейский ишув Эрец Исраэль начала двадцатых годов прошлого
века.
В 1921 году семьи сестры и брата Г.Я.Красного-Адмони навсегда покинули
пределы Советской России. Их путь лежал в подмандатную Палестину
- там им предстояло примкнуть к первостроителям будущего еврейского
государства. Григорий Яковлевич горячо приветствовал алию своих близких
и сам рассчитывал примкнуть к ним в недалеком будущем. Только профессура
в Петроградском Еврейском Университете и связанная с ней интенсивная
научная и педагогическая деятельность задержали его в СССР. Никто
не мог предположить тогда, что вскоре границы навсегда закроет железный
занавес и он никогда уже не увидит своих близких. Но связи не оборвались
- на протяжении десятилетий продолжалась интенсивная переписка,
прекратившаяся было в годы Большого Террора, но возобновившаяся
во время второй мировой войны, затем вновь прекратившаяся в разгар
борьбы с космополитизмом и вновь возобно-вленная в пятидесятые годы.
Правда, в то время при переписке использовалась некая наивная конспирация
- письма отсылались в почте знакомой, чья биография вроде бы не
должна была представлять интерес для советских компетентных органов.
Семьи Цеховых и Красных-Адмони давно уже пустили глубокие корни
на израильской земле, но нас будет интересовать только один представитель
этого клана, чье высокое положение в израильском эстеблишменте пятидесятых-шестидесятых
годов косвенным образом, неявным для него самого, возможно оказало
влияние на события в СССР, связанные с делом Бродского и группы
Печерского.
Речь пойдет о племяннике Г.Я.Красного-Адмони - Менахеме Хохлае(Цеховом).
Этот человек оставил заметный след в истории Израиля, его судьба
во многом типична для первостроителей еврейского государства.
Менахем Цеховой, уроженец Феодосии, прибыл в Эрец Исраэль в 1919
году, на волне третьей алии из охваченной гражданской войной России.
За его спиной уже был опыт участия в сионистском движении. В 1917
году, после февральской революции, он, студент Психоневрологического
института в Петрограде, был призван в русскую армию и направлен
на учебу в Офицерские классы при Морском Корпусе. Юнкеров этого
военно-учебного заведения, ускоренно выпускавшего морских офицеров,
в народе называли по цвету погон черными гардемаринам.
В числе многих юнкеров-евреев он примкнул к Союзу Воинов-евреев,
созданному Трумпельдором летом 1917 года для защиты еврейских общин
от надвигавшейся погромной волны. Кроме того предпологалось на базе
шестисоттысячного контингента евреев, служивших в русской армии
во время Первой Мировой войны, создать еврейский экспедиционный
корпус. Корпус этот, по планам Трумпельдора, должен был, наступая
с Кавказского фронта, освободить Палестину, находившуюся под турецким
владычеством. Надежды на скорое создание еврейского государства
значительно усили-лились после принятия в ноябре 1917 года Декларации
Бальфура.
Однако все эти планы были перечеркнуты Октябрьским большевистским
перево-ротом. Только немногим из этих молодых сионистов удалось
реализовать свою мечту о возвращении на Землю Обетованную. Большинство
из них погибло на фронтах гражданской войны, уцелевшиеся сгинули
в ГУЛАГе в годы Большого Террора.
Менахему Цеховому повезло. Он был одним из немногих, кому посчастливилось
добраться до Эрец Исраэль. Он стал одним из основателей киббуца
Кирьят-Анавим, единственного в то время еврейского поселения в районе
Иерусалима. С винтовкой и плугом энтузиасты этого киббуца осваивали
каменистые склоны Иудейских гор.
Их крестьянский труд постоянно прерывался набегами арабских банд,
и тогда киббуцники брались за оружие. Менахем принял фамилию Хохлай,
что на иврите означает крестьянин. Со временем он стал одним из
руководителей киббуца, авторитетом в агрономии и крестьянском труде.
В годы британского мандата киббуц был одним из центров боевой подготовки
Хаганы, там находили убежище бойцы еврейского подполья, в том числе
солдаты польского корпуса Андерса, прибывшего в Эрец Исраэль из
России.
Во время Войны за Независимость киббуц Кирьят-Анавим был базой бригады
ПАЛЬМАХа Харэль, принявшей на себя главный удар при прорыве в осажденный
арабами Иерусалим.
Ко времени описываемых событий, т.е. в начале шестидесятых годов,
Менахем Хохлай был весьма заметной фигурой в Израиле. Он был одним
из руководителей всеизраильского киббуцного движения, членом ЦК
правящей партии МАПАЙ. Дружеские отношения связывали его с Бен Гурионом
и со ставшим президентом Израиля в 1963 году Залманом Шазаром. Впрочем,
с президентом Шазаром был лично знаком и Г.Я.Красный-Адмони, еще
с тех пор, когда тот носил фамилию Рубашов и обучался в 1908-1910гг.
на организованных бароном Гинзбургом в Санкт-Петербурге Высших курсах
востоковедения. Заметим, что все эти факты были наверняка известны
соответствующим советским компетентным органам.
Летом 1963 года Менахем Хохлай впервые за много лет посетил СССР.
Это была обычная туристическая поездка. Вместе с женой он побыл
в Москве и Ленинграде. В Ленинграде он пробыл неделю. Остановился
в гостинице Европейская, встречался с многочисленными родственниками,
жившими в ту пору в Ленинграде. Менахем Хохлай и Григорий Яковлевич
Красный-Адмони провели многие часы в откровенных
беседах о жизни в Израиле и положении российского еврейства.
Эти встречи не могли остаться без внимания советских компетентных
органов.
Вскоре после отъезда Менахема Хохлая Г.Я.Красный-Адмони был повесткой
вызван на допрос в КГБ. Отправляясь в известный ленинградцам Большой
Дом, дед предполагал, что вызов туда связан с его деятельностью
по возрождению еврейского образования в Ленинграде и с недавно прошедшим
судом над сионистской группой габбая ленинградской синагоги Г.Печерского.
Однако беседа с вежливым чиновником повергла его в изумление. Тот
только мельком коснулся его общинной деятельности. Улыбаясь, кагэбэшник
выявил удивительную осведомленность во всех мельчайших подробностях
визита Менахема Хохлая в Ленинград и в заключение встречи произнес
поразившие деда слова. Звучали они примерно так: Мы очень заинтересованы
в укреплении дружеских связей с государством Израиль. Очень хорошо,
что видные представители израильской общественности посещают нашу
страну и на месте знакомятся с нашими успехами в строительстве коммунизма.
Мы и в дальнейшем не будем препятствовать вашим связям с израильскими
родственниками.
Можно попытаться обьяснить столь неожиданную реакцию советских властей
на частный визит видного израильского общественного деятеля. Несмотря
на то, что в советской внешней политике постоянно усиливались антиизраильские
проарабские тенденции, логически завершившиеся разрывом дипломатических
отношений с Израилем в 1967 году, для начала шестидесятых годов
характерно некоторое потепление советско-израильских отношений.
Скорее всего, советские власти были заинтересованы в создании некоего
благоприятного представления о себе в правящих кругах Израиля, а
для этой роли как нельзя кстати подходили хорошие впечатления Менахема
Хохлая от поездки в СССР и от общения со своими советскими родственниками.
Вполне вероятно, что желание советских властей сохранить благоприятное
мнение об СССР у влиятельных израильских кругов послужило существенным
фактором в благоприятном разрешении судебных дел Бродского и сионистской
группы Печерского, в защите которых столь заметную роль сыграли
и Г.Я.Красный-Адмони и В.Г.Адмони.
Тогда становится понятной столь благожелательная реакция чиновника
КГБ на контакты Г.Я.Красного-Адмони с высокопоставленными израильскими
родственниками. Можно предположить, что тем самым советские власти
давали понять израильским властям, что суд над группой Печерского,
завершившийся осуждением обвиняемых якобы за шпионаж в пользу Израиля,
а на самом деле - за их желание репатриироваться в Израиль, никак
не отразится на советско-израильских отношениях, и туманно намекали
о возможности пересмотра дела узников Сиона. Их освобождение и произошло
относительно скоро после этой встречи. Бродский, в защите которого
столь заметное участие принял другой представитель семьи Красных-Адмони,
таким образом также становился некиим фактором советско-израильских отношений. В пользу
этой версии говорят и такие факты, как почти синхронное освобождение
Бродского и участников группы Печерского а также последовавший через
несколько лет отъезд Бродского заграницу по израильской визе. Тут
и по датам есть ряд любопытных совпадений: напомню, что на 1961 год
приходится и судебный процесс над группой
Печерского и попытка первого уголовного преследования Бродского;
в 1965 году, после снятия Хрущева, практически одновременно выходят
из заключения досрочно и участники группы Печерского и Бродский;
в 1971 году получает разрешение на выезд в Израиль Печерский, а
в 1972 году - и Бродский.
Компания в защиту Бродского носила локальный характер и ограничивалась
лишь достаточно узким кругом диссиденствующих представителей советской
интеллигенции. Суд над группой Печерского вообще остался в стороне
от общественного внимания. Это позволяло советским властям рассматривать
оба этих процесса как сугубо внутреннее дело СССР и вполне безболезненно
игнорировать мнение кучки вечно чем-то недовольных интеллигентов.
Иной оттенок приобретали эти дела участием в защите обвиняемых представителей
семьи Красных-Адмони. Их родственные связи, ведшие непосредственно
на самые верхние властные структуры зарубежного государства, сразу
переводили дела Бродского и Печерского на качественно другой, гораздо
более высокий и чувствительный для советских властей международный,
межгосударственный уровень. И игнорировать эту реальность советские
власти вряд ли могли.
Все эти предположения только усиливают значение гражданского подвига
Григория Яковлевича Красного-Адмони и Владимира Григорьевича Адмони, не побоявшихся
в условиях тоталитарной советской власти, карающий меч которой мог
в любой момент опуститься и на их головы, открыто выступить в защиту
невинно осужденных Бродского и членов группы Печерского.
И в заключение - одно сугубо личное воспоминание. Я никогда не был
лично знаком с Иосифом Бродским. Но благодаря моему деду возникает
некое удивительное стечение обстоятельств, о котором хочется поведать
читателю. С середины шестидесятых годов Г.Я.Красный-Адмони жил на
Литейном проспекте, в доме 24, известном ленинградцам как дом Мурузи.
В том же доме, правда, за углом, на улице Пестеля, жила в ту пору
и семья Бродских. Именно из этого дома отправился в эмиграцию Иосиф
Бродский. Возможно, у деда были и какие-то личные контакты с родителями
поэта, ведь для них Г.Я.Красный-Адмони, как и для всех старых ленинградцев,
был весьма известной личностью. Просматривая фотографии Бродского,
я и сам с удивлением узнал в них того высокого рыжеволосого юношу
с зажатой в уголке рта сигаретой, которого я иногда встречал возле
дома Мурузи. Остался в памяти его ироничный взгляд, какая-то его
остраненность... Он всегда быстро шел, как будто убегал...
