Ведь улыбка - это флаг корабля!
Фото Михаил Лемхин. www.Lemkhin.com
Виктор Голышев:
"Хотя он эмоционально очень подвижный был человек. Мнительность в нем появилась потом: придет, сядет в кресло, вздохнет: "Я ох...ел от этой жизни..." И расскажет о какой-то небольшой неприятности. Но он ужасно остроумный был, и когда находился в ударе, из него просто сыпались шутки".
б а б о ч к а
1 сказать, что ты мертва? но ты жила лишь сутки. как много грусти в шутке творца! едва могу произнести "жила" -- единство даты рожденья и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает вычесть одно из двух количеств в пределах дпя. 2 затем, что дни для нас - ничто. всего лишь ничто. их не приколешь, и пищей глаз не сделаешь: они на фоне белом, не обладая телом, не зримы. дни - они как ты; верней, что может весить уменьшенный раз в десять один из дней? 3 сказать, что вовсе нет тебя? но что же в руке моей так схоже с тобой? и цвет - не плод небытия. по чьей подсказке и как кладутся краски? навряд ли я, бормочущий комок слов, чуждых цвету, вообразить бы эту палитру смог. 4 на крылышках твоих зрачки, ресницы - красавицы ли, птицы - обрывок чьих, скажи мне, это лиц, портрет летучий? каких, скажи, твой случай частиц, крупиц являет натюрморт: вещей, плодов ли? и даже рыбной ловли трофей простерт. 5 возможно ты -- пейзаж, и, взявши лупу, я обнаружу группу нимф, пляску, пляж. светло ли там, как днем иль там уныло, как ночью? и светило какое в нем взошло на небосклон? чьи в нем фигуры? скажи, с какой натуры был сделан он? 6 я думаю, что ты и то, и это: звезды, лица, предмета в тебе черты. кто был тот ювелир, что, бровь не хмуря, нанес в миниатюре на них тот мир, что сводит нас с ума берет нас в клещи, где ты, как мысль о вещи, мы -- вещь сама? 7 скажи, зачем узор такой был даден тебе всего лишь на день в краю озер, чья амальгама впрок хранит пространство? а ты -- лишаешь шанса столь краткий срок попасть в сачок, затрепетать в ладони, в момент погони пленить зрачок. 8 ты не ответишь мне не по причине застенчивости и не со зла, и не затем, что ты мертва. жива, мертва ли - но каждой божьей твари как знак родства дарован голос для общенья, пенья: продления мгновенья, минуты, дня. 9 а ты -- ты лишена сего залога, но, рассуждая строго, тем лучше: на кой ляд быть у небес в долгу, в реестре. не сокрушайся ж, если твой век, твой вес достойны немоты: звук -- тоже бремя. бесплотнее, чем время, беззвучней ты. 10 не ощущая, не дожив до страха, ты вьешься легче праха над клумбой, вне похожих на тюрьму с ее удушьем минувшего с грядущим, и потому, когда летишь на луг, желая корму, приобретает форму сам воздух вдруг. 11 так делает перо, скользя по глади расчерченной тетради, не зная про судьбу своей строки, где мудрость, ересь смешались, не доверясь толчкам руки, в чьих пальцах бьется речь вполне немая, не пыль с цветка снимая, но тяжесть с плеч. 12 такая красота и срок столь краткий, соединясь, догадкой кривят уста: не высказать ясней, что в самом деле мир создан был без цели а если с ней, то цель -- не мы. друг -- энтомолог, для света нет иголок и нет для тьмы. 13 сказать тебе "прощай"? как форме суток? есть люди, чей рассудок стрижет лишай забвенья; но взгляни: тому виною лишь то, что за спиною у них не дни с постелью на двоих, не сны дремучи, не прошлое, но тучи сестер твоих. 14 ты лучше, чем ничто. верней, ты ближе и зримее. внутри же на все сто ты родственна ему. в твоем полете оно достигло плоти; и потому ты в сутолке дневной достойна взгляда как легкая преграда меж ним и мной. 1972.
Опубликовано в журнале:
«Звезда» 2003, №12
«Звезда» 2003, №12
УРОКИ ИЗЯЩНОЙ СЛОВЕСНОСТИ
Гандлевский, Бродский, Блок, Твардовский
Из заметок об инфинитивной поэзии
Александр Жолковский — профессор Университета Южной Калифорнии, постоянный автор «Звезды». Живет в Санта-Монике. Среди его последних книг—«Михаил Зощенко: Поэтика недоверия» (М., 1999) и «Эросипед и другие виньетки» (М., 2003). В настоящее время готовит к печати комментированную антологию русской инфинитивной поэзии. Вебсайт: http//zholk.da.ru
Несколько лет назад, с запоздалым восхищением прочитав стихи Сергея Гандлевского про устройство на автобазу, я задумался над секретом их блеска и усмотрел его в том, что окрестил инфинитивным письмом.
Устроиться I на автобазу
И петь про черный пистолет.
К старухе матери ни разу
Не заглянуть за десять лет.
Проездом из Газлей на юге
С канистры кислого вина
Одной подруге из Калуги
Заделать сдуру пацана.
В рыгаловке рагу по средам,
Горох с треской по четвергам.
Божиться другу за обедом,
Впаять завгару по рогам.
Преодолеть попутный гребень
Тридцатилетия. Чем свет,
Возить “налево” лес и щебень
И петь про черный пистолет.
А не обломится халтура —
Уснуть щекою на руле,
Спросонья вспоминая хмуро
Махаловку в Махачкале.
1985К тому времени Михаил Безродный уже соотнес (в “Конце цитаты”, 1996) “Устроиться...” с блоковским “Грешить бесстыдно, непробудно...”, опубликованным в начале Первой мировой войны под заголовком “Россия”:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне... —
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.А вскоре Олег Лекманов (“Пропущенное звено”, в “Книге об акмеизме”, 2000) указал на стихотворение Иосифа Бродского, посредствующее между текстами Гандлевского и Блока, — 2-й фрагмент “Литовского дивертисмента” (1971).
ЛЕИКЛОС II
Родиться бы сто лет назад
и, сохнущей поверх перины,
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой Мировой
и пасть в Галиции — за Веру,
Царя, Отечество, — а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.Отдавая должное этим бесспорным находкам, более поразительным я полагаю факт существования не отдельных интертекстуальных перекличек, а самого инфинитивного письма, систематически разрабатываемого в русской поэзии со времен Кантемира и Тредиаковского (это сотни текстов) и способного претендовать чуть ли не на статус самостоятельного жанра. Кстати, в рамках этого письма генеалогическая связь “Леиклос” с Блоком и Гандлевским не совсем прямая, хотя и близкая. Стихи, описывающие весь круг жизни обобщенного персонажа — от рождения до смерти (а не просто его типичное времяпровождение, как в “Грешить...” и “Устроиться...”), образуют особый подвид инфинитивной поэзии. Таково, например, стихотворение Ив. Ив. Дмитриева “Путешествие” (1803) — переложение притчи французского поэта Флориана (1755—1794).
Начать до света путь и ощупью идти,
На каждом шаге спотыкаться;
К полдням уже за треть дороги перебраться;
Тут с бурей и грозой бороться на пути,
Но льстить себя вдали какою-то мечтою;
Опомнясь, под вечер вздохнуть,
Искать пристанища к покою,
Найти его, прилечь и наконец уснуть...
Читатели! загадки в моде;
Хотите ль ключ к моей иметь?
Всё это значит в переводе:
Родиться, жить и умереть.Именно к этой ветви принадлежит “Родиться бы...” Бродского.
Но не буду углубляться в эволюцию инфинитивного письма и классификацию его разновидностей; это предмет специальных исследований. Здесь мне хотелось бы продемонстрировать еще одно звено цепи, выявленной Безродным и Лекмановым. Звено, несколько менее престижное, но обладающее, на мой взгляд, большой объяснительной силой. Я имею в виду стихотворение Александра Твардовского “О родине” (1946), перекликающееся с блоковским, написанное по окончании теперь уже Второй мировой войны и непосредственно задавшее тот стандартный фон, от которого предстояло оттолкнуться родившемуся шестью годами раньше Бродскому.
Родиться бы мне по заказу
У теплого моря в Крыму,
А нет — побережьем Кавказа
Ходить, как в родимом дому.
И славить бы море и сушу
В привычном соседстве простом,
И видеть и слышать их душу
Врожденным сыновним чутьем...
Родиться бы, что ли, на Волге,
Своими считать Жигули
И домик в рыбачьем поселке,
Что с палубы видишь вдали...
Родиться бы в сердце Урала,
Чья слава доныне скрытна,
Чтоб в песне моей прозвучала
С нежданною силой она.
В Сибири, на Дальнем Востоке,
В краю молодых городов,
На некоей там новостройке, —
Везде я с охотой готов
Родиться.
Одно не годится:
Что где ни случилось бы мне,
Тогда бы не смог я родиться
В родимой моей стороне —
В недальней, отцами обжитой
И дедами с давних времен,
Совсем не такой знаменитой,
В одной из негромких сторон;
Где нет ни жары парниковой,
Ни знатных зимой холодов,
Ни моря вблизи никакого,
Ни горных, конечно, хребтов;
Ни рек полноты величавой,
А реки такие подряд,
Что мельницу на два постава,
Из сил выбиваясь, вертят.
Ничем сторона не богата,
А мне уже тем хороша,
Что там наудачу когда-то
Моя народилась душа.
Что в дальней дали зарубежной,
О многом забыв на войне,
С тоской и тревогою нежной
Я думал о той стороне:
Где счастью великой, единой,
Священной, как правды закон,
Где таинству речи родимой
На собственный лад приобщен.
И с нею — из той незавидной
По многим статьям стороны,
Мне всю мою родину видно,
Как город с кремлевской стены.
Леса ее, горы, столицы,
На рейде ее корабли...
И всюду готов я родиться
Под знаменем этой земли.
А только и прежде и ныне
Милей мне моя сторона —
По той по одной лишь причине,
Что жизнь достается одна.Очевидны как сходства (вплоть до общей формулы Родиться бы... а нет...), так и различия (патриотизм/эмиграция, многословие/лаконизм и мн. др.). Сопоставления напрашиваются, но ограничусь предъявлением самой находки — и оправдательной ссылкой:
“Литературоведам, занятым отловом цитат, можно было бы... упростить демонстрацию своих трофеев...: слева на странице располагать тексты цитирующие, справа — цитируемые... все же остальное — собственные рассуждения, призванные доказать правомерность сопоставления именно этих текстов, — опускать. Тем самым ученый лишался бы возможности убеждать читателя в своей правоте, зато обоснованные параллели только выигрывали бы от наглядности и отсутствия рекламы (“честная игра”)” (“Конец цитаты”).
I Здесь и далее жирным шрифтом выделяются инфинитивы-формы неопределенного наклонения глагола.- А. Ж
II Улица в Вильнюсе. — Примеч. автора.
Источник: http://magazines.russ.ru/zvezda/2003/12/zholk.html
| Ранее |
| ООО "Интерсоциоинформ" |
|
