Церемония награждения Нобелевской премией в декабре 1987 г.
Поскольку многие читатели отсутствовали на этой церемонии,
помещаем ниже репортаж Наталии Горбаневской об этом событии (см. также 375).
Не могу удержаться и не привести слова В.Полухиной о его реакции на эту награду в России:
"...помню, как в день объявления о Нобелевской премии я позвонила ему, он был в Лондоне, и сказала:
"Наконец-то слепые увидели и глухие услышали". Он ответил: "Ничего подобного, Валентина, дома-то - ни слова"".
Наталия Горбаневская
Из Стокгольма - с любовью
Стокгольм лежит, как это легко обнаружить
на карте, чуть южнее устья Невы и чуть западнее устья Вислы. Последнее
замечание связано с пристрастиями не спецкора, но самого лауреата: его
связи с Польшей и польской поэзией общеизвестны, а в эти дни ему к тому
же привезли оттуда охапку прессы - официальной, включая знаменитый «Пшекруй»,
по которому все наше поколение училось читать по-польски* (что сейчас крайне
смешит наших польских друзей), с целой полосой, посвященной Бродскому.
С исторической родины прибыл наконец долго ожиданный «Новый мир» с публикацией
шести стихотворений, вызвавшей гораздо более неистовые восторги у западной
прессы, чем у автора.
В Стокгольме Иосиф действительно был
окружен любовью, и, наверно, это помогло ему, с его больным сердцем, выдержать
все утомительное великолепие «нобелевской недели».
В Нобелевской лекции, с которой наши
читатели уже знакомы, Бродский словно сконцентрировал все, что имеет сказать,
однако вновь и вновь: 8 декабря после лекции, 9-го после спектакля в Драматическом
театре (инсценировки ленинградского процесса 1964 года), 11-го после чтения
стихов в Доме культуры - ему приходилось отвечать, в основном, на те же
вопросы, на которые он уже дал ответ в тексте лекции (то же происходило
и во время многочисленных интервью). Он отвечал терпеливо, вновь и вновь
повторяя свои сгущенные, но предельно ясные формулировки. Иногда все-таки
вопросы были выводами из услышанного, а не просьбой заново разъяснить уже
и так ясно сказанное. Но и выводы, как оказалось, могут быть полярно противоположными.
Об этом свидетельствовали два вопроса, заданные после лекции: «Не кажется
ли вам, что ваша критика Запада напоминает солженицынскую?» - и: «Почему
это у вас получается, что все плохо только на Востоке?» На первый вопрос
Иосиф ответил: «Да, пожалуй...», - на второй: «Думаю, что вы меня плохо
прочитали» (лекцию он читал по-русски, шведский и английский переводы были
розданы публике).
Кто слышал, как Бродский читает стихи,
тот, взяв в руки текст, сможет приблизительно вообразить, как он читал
лекцию. Это была та же его каденция, но без поддержки рифмы и метра полностью
опирающаяся на смысловую и синтаксическую структуру текста. Напряженные
повышения и падения (перед новым взлетом) голоса и тона с невероятной силой
выявляли суть каждой фразы, оборота, слова. Слава Богу, это чтение было
записано корреспондентами вещающих на СССР радиостанций и чуть ли не в
тот же день пошло в эфир.
Все это «вокруг да около» не менее важно,
чем сама нобелевская церемония, но все-таки главным днем было 10 декабря.
1700 человек заполнили Концертный зал; король, королева, восемь лауреатов,
члены Шведской Академии, Шведской Академии наук, правления Нобелевского
фонда сидели на сцене; на балконе над сценой играл Стокгольмский филармонический
оркестр под управлением Николаса Клеобери; профессор Ларс Гилленстен, председатель
правления Нобелевского фонда, произнес речь, посвященную трехсотлетию публикации
ньютоновских «Оснований» - «книги, оказавшей решающее влияние на все области
нашей западной культуры». Чередуемое с музыкой, началось вручение премий.
Каждый лауреат стоя выслушивал обращенную к нему приветственную речь -
Иосифа Бродского приветствовал проф. Стуре Аллен, постоянный секретарь
Шведской Академии. И вот король вручил и нашему лауреату нобелевский диплом
и медаль - на следующий день фотография этой сцены появилась на первых
страницах важнейших стокгольмских газет, а «Свенска дагбладет» дала ее
под заголовком «Король и диссидент».
После церемонии вручения в Городском
зале состоялся банкет. 1200 человек - мужчины все во фраках; был, правда,
один китаец - наверно, дипломат (другому бы не позволили) - в маоистской
спецовочке. Советских ни дипломатов, ни журналистов не было, зато было
немало эмигрантов.
Не будем описывать банкет, дабы не сбиться
на арию «Каким вином нас угощали...», но было, честное слово, очень хорошо.
Без дураков. Без чопорности и развязности. С веселым студенческим оркестриком,
с серьезным студенческим хором, из рядов которого, впрочем, вырвался солировать
пародийный «итальянский тенор». С балом после банкета (ах, как шведы отплясывали!)
- и во время бала лучше всего удалось повидаться и поболтать с совсем усталым,
но как-то светло расслабившимся, размягченным Иосифом.
А на следующий день еще было чтение
стихов: шведские переводчики читали стихи по-шведски, Иосиф - по-русски.
Магнитофоны теоретически были запрещены, но работали в большом количестве.
Празднества продолжались.
12 декабря Иосиф Бродский отбыл в свой
родной Нью-Йорк, но этого я уже не наблюдала, отбыв накануне в свой родной
Париж.
«Русская мысль» №3704, 18 дек. 1987
* В интервью польскому журналисту Ежи
Ильгу Бродский сказал, что, когда он был в ссылке, я подписала его на «Пшекруй»,
о чем я, естественно, уже успела позабыть. - Прим. 2004.
Источник: http://www.newkamera.de/gor/gor_o_02.html
Об Одене (BILINGUA)
Бродский Иосиф
Иосиф Бродский всемирно известен и почитаем не только как поэт, но и как автор целого ряда "проникнутых ясностью мысли и поэтическим накалом" прозаических произведений. Одной из особенностей прозы Бродского является то, что почти вся она написана по-английски. Объясняя этот факт, Бродский писал: "Моим единственным стремлением тогда, как и сейчас, было очутиться в большей близости к человеку, которого я считал величайшим умом двадцатого века: к Уинстону Хью Одену: писание по-английски было лучшим способом приблизиться к нему, работать на его условиях, быть судимым если не по кодексу интеллектуальной чести, то по тому, что сделало в английском языке этот кодекс возможным. Все, на что я надеюсь, изъясняясь на его языке, что я не снижу его уровень рассуждений, его плоскость рассмотрения" ("Поклониться тени"). В настоящем издании эссе ""1 сентября 1939 года" У.Х. Одена" и "Поклониться тени", посвященные великому англо-американскому поэту, столь высоко ценимому Бродским, представлены в оригинале с параллельным переводом на русский язык.
