Показывать все, значит, показывать все.
Виктор Топоров Пейзаж после Бродского Едва ли не на другой день после смерти Бродского в эфире прозвучало истерически бесстыдное: "Солнце русской поэзии закатилось!" Сейчас, ровно десять лет спустя, можно констатировать, что слова "Бродский -- наше всё!" были бы, пожалуй, уместнее. Остается, правда, уточнить, чье именно наше. Этих мы наберется не менее десятка - и у каждого своя печаль, да и интерес, разумеется, тоже свой. Первый круг - "ближний" -- прижизненный (хотя бы ненадолго), пожизненный и вот уже второе десятилетье посмертный. Занятно, что все в этом кругу, в котором Бродский был младшим, живы и более-менее здоровы. "Учитель поэзии" Рейн, удостоенный Гос- и прочих премий, увенчанный публичными лаврами и уличенный в печатном вранье, объехавший за последние годы полмира и лажанувшийся в неприглядно среднеазиатской истории с Туркменбаши, потому что иначе ему "не хватало на пельмени", -- смешной, безобидный, местами (как это ни парадоксально) поэтически не бездарный и даже славный. Вот только не след ему ездить в одной лодочке с Бродским по каналам центрального телевидения, доказывая, что вовсе не он утонул. Вот поэтому и не утонул! Вечный соперник Рейна (и только Рейна) Найман написал о нем паскудную пьесу. И паскудную прозу -- не только о нем. И опубликовал паскудные мемуары о Бродском. Но он воцерковленный православный - так что Бог ему судия, а не я. Бобышев - или, как он порой подписывается, граф Шампанский, -- персонаж и вовсе анекдотический. Ахматова (истинное дитя своего времени) назначила его - единственного русского среди "сирот" -- старостой домашнего поэтического кружка, -- и ему запомнилось на всю жизнь. Тоже сочинил паскудные мемуары, но у него хотя бы имелась на то причина: Бродский сознательно и целеустремленно давил его, как клопа, и в Ленинграде, и в США. Кушнер - не "сирота", но тоже с какого-то бока припека. Погнал было после смерти поэта волну о равновеликости двух дарований: сравнил Бродского с пальцем! Год назад интриговал, выклянчивая себе Нобелевскую премию, но утешился специально под него, унылого строчкогона, сработанным "Поэтом". Второй круг плавно перетекает в первый (и наоборот) - бродсковеды. Бродсковеды смыкаются с набокововедами и довлатововедами. Все три профессии имеют приятное общее качество: конвертируемость. Конвертируемость, понятно, постепенно сходит на нет, но тем не менее… В цитадели конвертируемого литературоведения - петербургском журнале "Звезда" -- чуть ли не ежевечерне пьют за упокой "кормильцев". Знакомая иностранка, побывав в "Звезде" на пятидесятипятилетии Бродского, в ужасе спросила у меня: "Они, что, так же будут отмечать и шестьдесят лет? И шестьдесят пять?" "Ты не врубилась, -- ответил я ей. - Так они будут отмечать пятьдесят шесть. И пятьдесят семь тоже. И пятьдесят восемь…" Значительная часть бродсковедов принадлежит хотя бы номинально к прекрасному полу и, соответственно, проходит по разряду "подруг и товарок", а это уже отдельный - третий -- круг. О них не будем из деликатности. Чуть ли не главную из них - писательницу и мемуаристку - я помню чуть ли не с колыбели. Хотя и не помню, чтобы она ее мне качала. Четвертый круг - петербургские (а точнее, понятно, ленинградские) поэты двух-трех поколений. Бродский высосал их, как две-три дюжины устриц, а они и не пикнули. Пара-тройка обмолвились, было, что с уходом Бродского им и дышится легче, и пишется лучше, -- но куда там! Пишут, в порядке моральной компенсации, под Бродского - и вечно уличают в этом друг дружку. Пятый круг - поэты советские, антисоветские и постсоветские. Советские и антисоветские вместе с властью сошли на нет; постсоветские вынужденно освоили прикладные ремесла: правдорубство, одностишья, пастиши, "кикимору" и прочую лабуду. "Поедальщик" питерской поэзии, Бродский стал и могильщиком московской; возможные возражения прикормленной и/или "патриотической" критики в рассмотрение не принимаются. Шестой круг - читатели Бродского (особый подвид - чтецы-декламаторы: этим нужно оторвать то, за что их нужно повесить): городская интеллигентная публика; контингент небольшой, но стойкий: здесь родители прививают любовь к Бродскому своим детям, а те, в свою очередь, своим. Наказ Ельцина десятилетней давности - выпустить Бродского полумиллионным тиражом - так и остался нереализованным, но суммарный тираж в сотню тысяч, думаю, разошелся. Да и сейчас, выйди Бродский в "Библиотеке поэта", -- разойдется еще тысяч пять-семь. Вот только что тут сработает - любовь к стихам или раскрученный брэнд, я не знаю. Седьмой круг - читатели поэзии (вообще поэзии, а не стихов Бродского; кстати, читатель стихов Бродского совершенно не обязательно интересуется поэзией как таковой). Читателей поэзии сегодня нет: есть читатели поэтической классики и нехотя читающие друг друга стихотворцы и как бы стихотворцы, имя которым по-прежнему легион. Бродский интересен читателям классики - и читают его как классика, -- как последнего классика, -- и, может быть, вообще как последнего поэта. Восьмой круг - издатели; но они, как ясно из вышеизложенного, выбирают пепси. Тот же президент Ельцин, спрошенный в 1999 году о Пушкине, ответил, что это его любимый литературный герой. По-видимому, Борис Николаевич любит Хармса, но юбилей последнего уже позади. Сегодня мы говорим о Бродском. Есть, увы, такое подозрение, что и Бродский интересен сегодня по преимуществу как литературный герой. Как персонаж. И даже не обязательно литературный, а просто медийный. Первый канал показал 30 января в цикле "Гении и злодеи" фильм "Иосиф Бродский: история побега": ляп на ляпе, ошибка на ошибке, но тем симптоматичнее. А известный режиссер снимает нынче игровой фильм о Бродском - и я вроде бы оказался единственным, кто отказался от предложенной роли (оставив тем самым за собой право беспристрастно отрецензировать кинокартину по ее выходе). Девятый круг - круг особый - Александр Исаевич Солженицын. Бродского он прочитал с карандашом, как поэт - поэта, и покойный поэт сильно не понравился здравствующему. Поэзия маргинализовалась лет сорок назад и окончательно выпала в осадок тому лет двенадцать - современная поэзия, в первую очередь. И не согласны с этим только сами стихотворцы (круги с Четвертого по Пятый и, разумеется, Девятый) - а я буду только рад, если время, опровергнув мои построения, докажет их правоту.
Источник: http://www.nanevskom.ru/numbers/product/377/
