Лирика Иосифа Бродского

										
                                О своем я уже не заплачу, 
                                Но не видеть бы мне на земле 
                                Золотое клеймо неудачи 
                                На еще безмятежном челе. 
                                        А.Ахматова 

													

Представление об удаче поэта у Анны Ахматовой было неординарным. Когда она узнала о суде над Бродским, об оскорбительном обвинении в тунеядстве и приговоре — 5 лет тюрьмы, она воскликнула: "Какую биографию делают юноше!" В искаженном мире советского Зазеркалья благополучие вызывало подозрение у несведущих, презрение у знающих. Уйдя в 15 лет из школы, Бродский пришел на завод, был фрезеровщиком. К заводу примыкали Кресты — знаменитая питерская тюрьма, в которой позже сидел "подследственный Бродский". Тюрьма, высылка, "отеческие наказания в воспитательных целях"... Что мог ответить Бродский государству? "Почему ты не работаешь честно?" — "Я работаю. Я пишу стихи".
Бродский не автобиографичен в сочинениях. Факты, события нарастают на ту основу, в которой непостижимым образом цельно и независимо живет его индивидуальность, его душа. Он "отстраняется" от системы, которая ломала большинство. Он не борется, он уходит, "не снисходя" до унизительной толкотни. Уходя от государства, он погружается в культуру. Язык — его хлеб, воздух, вода. Русский язык — и Питер:

Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река 
высовывалась из-под моста, как из рукава — рука 
и чтобы она впадала в залив, растопырив пальцы,
как Шопен, никому не показывавший кулака... 

Бродский — второй русский поэт, увидевший в Петербурге не реку, а реки, дельту. Первым была Ахматова.
Бродский удивительно вольно обращается с поэтическими размерами, очень любит разрывать предложения, иронически и неожиданно делая ударение на словах, как будто не несущих основной смысловой нагрузки:

Полдень в комнате. Тот покой, 
Когда наяву, как во 
сне, пошевелив рукой, 
не изменить ничего. 

Но он насквозь ритмичен, ритм его сух и четок, как метроном. Бродский бесцеремонен с пространством, но все его стихи — организация и наполнение смыслом времени, это ужас и наслаждение, и азарт войны, и мудрое смирение перед тем, чем нельзя овладеть и чему невозможно сдаться:
"Мне все равно — где, имеет смысл — когда". ,
Было время, пока "где" имело остроту новизны или остроту ностальгии:

Ни страны, ни погоста 
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров 
Я приду умирать. 

Но последовательность пространства, его плоскость, тщетно стремящаяся к вертикали, побеждается объёмностью времени.
Бродский — поэт не столько эмоций, сколько мыслей. От его стихов ощущение неспящей, неостанавливающейся мысли. Он действительно живет не где, а когда. И хотя в его стихах Древний Рим возникает не реже, чем советский Ленинград или Америка, "когда" Бродского всегда современно, сиюминутно. Он уходит в прошлое, чтобы еще раз найти настоящее. Так, в "Письмах римскому другу", имеющих подзаголовок "Из Марциала", шумит Черное море, связывающее ссыльного Овидия Назона и изгнанника Бродского где-то в вечности, с которой обручены все поэты, как венецианские дожи — с Адриатикой:

Нынче ветрено, и волны с перехлестом. 
Скоро осень. Все изменится в округе. 
Смена красок этих трогательней, Постум, 
Чем наряда перемена у подруги. 

Человек, поживший в двух гигантских империях, согласно улыбается римлянину:

Если выпало в империи родиться, 
Лучше жить в глухой провинции у моря. 

В пространстве существует мертвая материя. Во времени она живет:

Четверг. Сегодня стул был не у дел. 
Он не переместился. Ни на шаг. 
Никто на нем сегодня не сидел, 
не двигал, не набрасывал пиджак. 

Стул напрягает весь свой силуэт.
Тепло; часы показывают шесть.
Все выглядит, как будто его нет, 
тогда как он в действительности есть! 

Отдельная тема — Бродский и христианство. Ее нельзя касаться вскользь, поверхностно. Поражает напряженное, очень личное переживание поэтом библейских и евангельских сюжетов: жертвоприношение Авраама, Сретение, но особенно настойчиво повторяется — Вифлеем, Рождество:

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы...
Производят осаду прилавка... 

Богатые волхвы принесли чудесные дары младенцу, спящему в яслях. Бедные питерские волхвы несут случайные дары своим младенцам. Что общего?

...смотришь в небо — и видишь: звезда. 

Бродский не вернулся на Васильевский. "Где" оказалось несущественным. Он вернулся вовремя, в наше "когда". Потому что "в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная", как сказал он в нобелевской лекции. В ней же он назвал тех, чьей "суммой я кажусь себе — но всегда меньшей, чем любая из них в отдельности". Это пять имен. Три — принадлежат русским поэтам: Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Анна Ахматова. Строками Ахматовой, благословившей Бродского на высокую удачу, хочется закончить сочинение:

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле — печаль. 
И долговечней — царственное слово.

Разработчик благодарит Галину Славскую за присланные исправления!

Источник: http://www.ymnik.ru/page.php?subs=225&page=730


Тема России в поэзии русской эмиграции (И. Бродский) (рецензия)

Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно
душа заботится о новых переменах.
И. Бродский

Поэт Иосиф Бродский, как мне известно, начинал свой творческий путь в ленинградских литературных салонах в шестидесятых годах. К “хрущевской оттепели” он подошел уже зрелым поэтом. Уже тогда предчувствовал свою нелегкую, но удивительную и благодарную судьбу. Он писал в посвящении своему другу Е. Рейну в стихотворении “Рождественский романс”:

Твой новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

С высоты времени легко разглядеть в этих строках судьбу самого Иосифа Бродского. Он был выдворен из России в “третью волну” эмиграции. Стал нобелевским лауреатом и умер в достатке и почете. Но я задал себе вопрос: а все ли хорошо сложилось в его жизни, качнувшейся однажды влево и оказавшейся правой? Поводом для такого вопроса, конечно, послужило то обстоятельство, что И. Бродский — поэт, а поэты, как известно, трагичнее иных творческих личностей переживают разлуку с родиной. Не думаю, что Бродский был исключением. Я внимательно прочел его избранную лирику, изданную в Москве в 1990 году. Неожиданно для себя я понял, что тема трагических отношений с родиной волновала поэта задолго до эмиграции. Например, в 1961 году он пишет:

Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя, одна твоя вина.
И хорошо. Спасибо. Слава Богу.

Это стихотворение о России, а конкретно — о так называемой “малой родине”, которой может быть край или село, я привел для того, чтобы сравнить со стихами о России, написанными Бродским в эмиграции. То есть в ситуации, когда уже сама Россия как бы становится для поэта чем-то вроде “малой родины”.
В приведенном стихотворении любовь к родине выражена классически. Оно даже перекликается с есенинским “Возвращение на родину”, где есть строки: “Куда пойти, ну с кем мне поделиться, той грустной радостью, что я остался жив...” Поэт выделил все самое главное: думай о том, кому ты сам нужен, а не наоборот, вини себя во всех неурядицах жизни, а не отечество и, наконец, благодари Бога за благо, а не удачу. Но в других строчках из этого же стихотворения промелькнуло и такое откровение:

...как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала...

Как хорошо, на родину спеша,
Поймать себя в словах неоткровенных.

После прочтения этих строк от классического преклонения перед отечеством не остается камня на камне. Лирический герой воспринимает родину абстрактно. Он более всего дорожит своим одиночеством. И, мысленно лаская родину словами, уносится совсем в иные просторы, мечтает совсем об иных переменах в своей судьбе.
Итак, Бродский потерял много раз привычно и схематично воспетую родину, с которой мог разговаривать на “ты”. Взамен он получил Россию Бунина, Ходасевича и других великих русских писателей, которые, оказавшись в эмиграции, могли позволить себе разговаривать с родиной с некоторой резкостью и даже с сарказмом. У Бродского появляется показательное в этом плане стихотворение о родине:

ЗАМЕТКИ ДЛЯ ЭНЦИКЛОПЕДИИ

Прекрасная и нищая страна.
На Западе и на Востоке — пляжи
двух океанов. Посредине — горы,
леса, известняковые равнины
и хижины крестьян. На Юге — джунгли
с руинами великих пирамид.
На Севере — плантации, ковбои,
переходящие невольно в США.
Что позволяет перейти к торговле.

Как видим, ощущение родины у поэта резко изменилось в энциклопедическую сторону. Для энциклопедии, как известно, характерны только исторически значимые детали. Так, в поэзии Бродского-эмигранта провинциальный российский вокзал и “бормотуха”, как называют обычное вино, заменяются на горы, равнины, пляжи океанов, руины пирамид и даже на новые экономические отношения с США.
Автор специально замаскировывает словами свое новое откровение. Невдумчивый читатель может и не догадаться, что речь в этом стихотворении идет о России. Например, поэт к таким предметам вывоза из этой страны, как цветные металлы и поделки народных мастеров, прибавляет для маскировки кофе и марихуану. Далее перечисляется история страны. Рисуется она такими фразами: “История страны грустна”, “нельзя сказать, чтоб уникальна”, “комплекс Золотой Орды”, “Сегодня тут республика. Трехцветный флаг развевается над президентским палаццо”, “Конституция прекрасна. Текст со следами сильной чехарды диктаторов” и т.д. У читателя после этих уточнений нет больше сомнения, что эта страна — Россия, но читатель чувствует себя в ней несчастным аборигеном. Кончается стихотворение такими строками:

...В грядущем населенье,
бесспорно, увеличится. Пеон
как прежде будет взмахивать мотыгой
под жарким солнцем. Человек в очках
листать в кофейне будет с грустью Маркса.
И ящерица на валуне, задрав
головку в небо, будет наблюдать
подет космического аппарата.

Вот как изменилась родина И.Бродского, пока он нес на своих плечах тяготы эмиграции. Но когда читатель прочтет, каким годом датировано это стихотворение, то он удивится и восхитится пророческим гением И.Бродского. Дата написания — 1975 г. До перестройки еще десять лет! А мы узнаем в стихах поэта о родине все приметы сегодняшнего дня России: и триколор, и торговлю культурными ценностями, и даже ностальгию по коммунистическому вчера. Из отношения поэта-эмигранта к родине, стало быть, можно больше узнать правды о ней, чем от поэтов, живущих рядом. Наверное, это закономерность. До тех пор, пока мир будут раздирать противоречия, взгляд независимого человека всегда больше увидит в нашем будущем и настоящее. Как это удалось сделать лауреату Нобелевской премии поэту Иосифу Бродскому.



Источник: http://www.ymnik.ru/page.php?subs=225&page=732

Поэтический мир поэта

Я родился и вырос в балтийских болотах,
подле серых цинковых волн, всегда набегавших
по две, и отсюда — все рифмы...
И.Бродский

Иосиф Бродский — один из самых молодых нобелевских лауреатов в области литературы (удостоен в 47 лет). Его творчество в течение четверти века пользуется широкой известностью. Он являлся не только признанным лидером русскоязычных поэтов, но и одной из самых значительных фигур в современной мировой поэзии, его произведения переводятся на все основные языки мира.
Жизнь Бродского богата драматическим событиями, неожиданными поворотами, мучительными поисками своего места. Поэт родился и вырос в Ленинграде. С городом на Неве связаны первые шаги в поэзии. В начале шестидесятых годов Анна Ахматова назвала Бродского своим литературным преемником. И в дальнейшем именно с ним связывала надежды на новый расцвет русской поэзии, сравнивая его по масштабу дарования с Мандельштамом. Тема Ленинграда занимает значительное место в раннем творчестве поэта “Стансы”, “Стансы городу”, “Остановка в пустыне”. Характерно начало “Стансов”:

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать,
на Васильевский остров
Я приду умирать.

Однако и в зрелом творчестве поэта, в произведениях, написанных в эмиграции, время от времени возникает “ленинградская тема”.

Я родился и вырос в балтийских болотах,
подле серых цинковых волн, всегда набегавших
по две.
и отсюда — все рифмы, отсюда тот
блеклый голос,
льющийся между ними, как мокрый волос...

Нередко ленинградская тема передается поэтом косвенными путями. Такая важная для зрелого Бродского имперская тема в своих истоках связана с жизнью в бывшей столице Российской империи. Подчеркнутый аполитизм поэзии Бродского резко диссонировал с принципами официозной литературы, поэта обвиняют в тунеядстве и осуждают на пять лет ссылки. Хотя к этому времени (1964 год) перу Иосифа Александровича принадлежало около ста стихотворений. Через полтора года он вернулся в Ленинград, много работал, занимался переводами. Это оттачивало его поэтическую лексику. Но официально он не признан, стихи не печатаются, статьи о нем самые неопределенные. В 1972 году Бродский вынужден уехать в США, где являлся почетным профессором ряда университетов. В США один за другим выходят его поэтические сборники: “Стихи и поэмы”, “Остановка в пустыне”, “В Англии”, “Конец прекрасной эпохи”... В последние годы жизни Иосиф Бродский все чаще выступал как англоязычный автор.
Для раннего поэта характерна динамика: движение, дорога, борьба. Она оказывала очищающее воздействие на читателей. Произведения этого периода сравнительно просты по форме. Граница между ранним и зрелым Бродским приходится на 1965-1968 года. Поэтический мир его как бы застывает, начинают преобладать темы конца, тупика, темноты и одиночества, бессмысленности всякой деятельности:

Шей бездну мук,
Старайся, перебарщивай в усердьи!
Но даже мысль о —
как его? — бессмертье
есть мысль об одиночестве, мой друг.

В этот период темой творчества поэта становятся любовь исмерть. Однако любовной лирики в традиционном смысле у Бродского нет. Любовь оказывается чем-то хрупким, эфемерным, почти нереальным.

В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных — тогда я
не дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царстве теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
владеющих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

Любовь часто видится как бы через призму смерти, сама же смерть оказывается весьма конкретна, материальна, близка:

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
Смерть придет, у нее будут твои глаза.

В поэзии Бродского возрождаются философские традиции. Оригинальность философской лирики Бродского проявляется не в рассмотрении той или иной проблемы, не в высказывании той или иной мысли, а в разработке особого стиля, основанного на парадоксальном сочетании крайней рассудочности, стремлении к чуть ли не математической точности выражения с максимально напряженной образностью, в результате чего строгие логические построения становятся частью метафорической конструкции, которая является звеном логического развертывания текста. Оксюмороны, соединения противоположностей вообще характерны для зрелого Бродского. Ломая штампы и привычные сочетания, поэт создает свой неповторимый язык, который не сочетается с общепринятыми стилистическими нормами и на равных правах включает диалектизмы и канцеляризмы, архаизмы и неологизмы, даже вульгаризмы. Бродский многословен. Его стихотворения для русской поэзии непривычно длинны; если Блок считал оптимальным объемом стихотворения 12-16 строк, то у Бродского обычно стихотворения в 100-200 и более строк. Необычно длинна и фраза— 20-30 и более строк, тянущихся из строфы в строфу. Для него важен сам факт говорения, преодолевающего пустоту и немоту, важно, даже если нет никакой надежды на ответ, даже если неизвестно, слышит ли кто-нибудь его слова.

В ковчег птенец
не возвратившись, доказует то,
что вся вера есть не более, чем почта в один конец.

Свою деятельность поэт сравнивает со строительством Вавилонской башни — башни слов, которая никогда не будет достроена. В творчестве Бродского мы находим парадоксальное соединение экспериментаторства и традиционности. Этот путь, как показала практика, не ведет к тупику, а находит своих новых приверженцев.
Ранняя смерть поэта прервала его жизненный путь, а не путь его поэзии к сердцам все новых и новых поклонников.


Источник: http://www.ymnik.ru/page.php?subs=225&page=731


Философская проблематика в лирике И.Бродского

Здесь на земле,
где я впадал то в истовость,
то в ересь,
где жил, в чужих воспоминаньях
греясь...
И.Бродский

Иосиф Бродский относится к тем русским поэтам, которые вынуждены были в начале семидесятых годов эмигрировать за рубеж. Советской цензуре не нравилось, что Бродский не пишет стихов, прославляющих социалистический строй в России. В основном все свои стихи Бродский написал в эмиграции. И только в 1990 году они были опубликованы в России, когда автор уже стал лауреатом Нобелевской премии. Стихи этого поэта отличаются многообразием поэтических интонаций. Долгая жизнь за границей оставила глубокий след в его творчестве. Мне кажется, почти все стихи Бродского — это краткие философские откровения.
В своих философских стихах он обращается к теме родины. Например, в стихотворении “На смерть Жукова”, написанном в 1974 году, поэт поднимает философскую проблему жизни и смерти великого полководца на фоне трагичной жизни простых людей:

Вижу колонны замерших внуков,
гроб на лафете, лошади круп.
Ветер сюда не доносит мне звуков
русских военных плачущих труб.
Вижу в регалии убранный труп:
в смерть уезжает пламенный Жуков.

Читатель видит, что за внешними символами величия боевой славы все четче проступают лица “замерших внуков”. Нетрудно догадаться, что автор этим показывает свое отрицательное отношение ко всякого рода культам личности. Далее поэт рассуждает и о человеческой судьбе самого великого полководца:

Кончивший дни свои глухо, в опале,
Как Велизарий или Помпеи.

Проводя параллель между Жуковым и полководцами древности, поэт как бы говорит, что величие, которое достигается путем больших жертв, все равно в итоге не приносит никому счастья.
Предметом философских размышлений является для Бродского и тема искусства. Вот, например, как он видит суть классического балета в стихах, посвященных Михаилу Барышникову:

Классический балет есть замок красоты,
чьи нежные жильцы от прозы дней суровой
пиликающей ямой оркестровой
отделены. И задраны мосты.

В имперский мягкий плющ мы стискиваем зад,
и, крылышкуя скорописью ляжек,
красавица, с которою не ляжешь,
одним прыжком выпархивает в сад...

Здесь виден авторский взгляд на искусство вообще, а не только на балет. Бродский уверен, что “замок красоты” всегда будет отделен от житейской суеты и низких чувств. Искусство для Бродского — это “красавица, с которою не ляжешь”, то есть можно получить только духовное наслаждение, общаясь с высоким искусством. Завершаются стихи еще более ярким философским открытием:

...рождают тот полет, которого душа,
как в девках заждалась, готовая озлиться!
А что насчет того, где выйдет приземлиться,
земля везде тверда; рекомендую США.

Этим поэт утверждает истину: что большое искусство принадлежит всему человечеству, а не одной какой-нибудь национальности. Настоящий художник может жить и вне родной страны, но все равно создавать талантливые произведения искусства. Сам И. Бродский является тому примером. В связи с этим вспоминаются И. Бунин, И. Шмелев, Б. Зайцев и многие другие русские писатели, которые, оказавшись в вынужденной эмиграции, остались большими художниками.
Философия — это всегда искание новых форм. На мой взгляд, Бродский очень оригинально и смело работал над поэтической формой своих стихотворений. Он часто использует прием переноса качества одного предмета на другой. Например:

Темно-синее утро в заиндевевшей раме
Напоминает улицу с горящими фонарями,
ледяную дорожку, перекрестки, сугробы,
толчею в раздевалке в восточном конце Европы.
Там звучит “Ганнибал” из худого мешка на стуле,
сильно пахнут подмышками брусья на физкультуре;
что до черной доски, от которой мороз по коже,
так и осталась черной. И сзади тоже.

На площади в несколько строк, как мы видим, поэт разместил и ближайшую улицу, и школьную раздевалку “ в восточном конце Европы”. Предметы пахнут мальчишками и девчонками упражняющимися на брусьях. Все как бы меняется местами, кроме одного — черной классной доски, которая, мне кажется, символизирует момент, что человек в начале пути все равно должен пройти через что-то неизменное. И только освоив знания на черной классной доске, он может придумать что-то свое.
Но если говорить об общем философском устремлении И.Бродского, о главной его философской теме, которую он поднимал во всем своем творчестве, — это несомненно — проблема свободы личности. Недаром же лирический герой Бродского повторяет лермонтовский мотив:

О, облака
Балтики летом!
Лучше вас в мире этом
я и не видел пока.

Может, и в той
жизни клубитесь —
конь или витязь,
реже — святой.

Только человек, знающий цену свободе личности, мог так подумать и написать.
Недавно жизнь Иосифа Бродского оборвалась за границей. Но я уверен, что его поэзия всегда будет помогать нам, соотечественникам этого замечательного поэта, разрешать философские проблемы, которые жизнь постоянно ставит перед человеком.

Источник: http://www.ymnik.ru/page.php?subs=225&page=733

ООО "Интерсоциоинформ"