Некоторые скульптуры из галлереи Уфицци и дворца Питти, Флоренция

Вечер памяти Бродского в Вашингтоне

4 июня 2005 в Вашингтоне, в аудитории МакНир (McNeir Auditorium) Джорджтаунского университета состоялся вечер, посвященный 65-летней годовщине со дня рождения Иосифа Бродского. Вечер организовала, при поддержке кафедры славянских языков Джорджтаунского университета, Галина Славская, вице-президент aмериканского Фонда содействия созданию музея Иосифа Бродского в Петербурге. Для Галины это был уже шестой вечер поэзии Бродского, проводимый ею в США за последние 8 лет. Кроме нее, в нем приняли участие профессор кафедры славянских языков Ольга Меерсон и ее коллега поэт Валерий Петроченков, а также поэт Марина Темкина, приехавшая из Нью-Йорка. На вечере состоялась вашингтонская премьера фильма Андрея Хржановского «Полтора кота».

Главной темой вечера стала «связь времен» - роль памяти и традиции в творчестве Бродского и в восприятии его поэзии и биографии читателями. Тему задала в своем вступительном слове Галина Славская. Кратко очертив свою многолетнюю работу по сбору материалов о жизни и творчестве поэта, по проекту создания музея Бродского в их общем родном городе, она предложила слушателям текст, написанный майской ночью 1997 года в Петербурге. Она прилетела туда на конференцию памяти Иосифа Бродского, где впервые прозвучала идея создания музея. С тех пор это стало для Галины делом жизни. Приведу ее текст целиком:

«Я пишу это около трех часов ночи. 12 часов тому назад я прилетела в Петербург. Я живу сейчас у старых друзей в доме 34 по улице Ленина, в последнем доме Ахматовой. Отсюда еще ясней чувствуется связь времен.

Мой Бродский начинался задолго до знакомства с его первыми стихами, со стенограммой суда, даже до его рождения. Наверное, с 1937 года, с Пушкина. Когда на задней стороне обложки всех школьных тетрадок печатались его стихи. Сейчас я знаю, что столетие со дня смерти Пушкина праздновалось в страшный для страны год, когда

...обезумев от муки

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки. (А.Ахматова)

Но мне, как и многим тогдашним детям, закрашивающим в своих учебниках портреты героев гражданской войны, «оказавшихся врагами народа», стихи Пушкина запоминались на всю жизнь. Наверное, они были языковым противоядием от пропаганды ненависти.

Мой Бродский – это Анна Ахматова, Лидия Чуковская, Фрида Вигдорова, это четыре года войны и блокады, это

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит. (А.С. Пушкин)

Это «Воздушные пути» Пастернака и альманах того же названия, стоящий у меня на полке, в котором впервые были опубликованы стихи Иосифа Бродского, и

Чудится мне на воздушных путях

двух голосов перекличка. (А. Ахматова)

Это верность старым друзьям, это общий язык с нашими детьми и внуками.

Это догадка Анны Ахматовой:

Что мудрости нет, и старости нет,

А, может, и смерти нет...»

Тему связи времен подхватила и развила Ольга Меерсон, подчеркнув то центральное место, которое занимает диалог с культурной и поэтической традицией в творчестве Бродского и как сам Бродский прочно связан с традицией для нас, читателей. Сославшись на слова Галины о «ее Бродском», профессор Меерсон подтвердила: «Это и наш Бродский». Профессор Меерсон говорила о специфическом чувстве времени Бродского, о том, как для него переход от «заката» Ахматовой к его собственному «восходу» был не примером замены и преодоления старого новым, а частью единого потока традиции, передачей эстафеты (что так заметно в стихотворении Бродского «День кончился...», отрывки из которого я приведу ниже). Она высказала предположение, что таким отношением к связи времен он в чем-то обязан отцу-фотографу, то есть, опыту «закрепленных» воспоминаний, восходящих к раннему детству, - опыту, выявленному в фильме «Полтора кота». Удивительный фильм московского режиссера-мультипликатора и документалиста Андрея Хржановского «Полтора кота» назван так по прозвищу кота, с которым Анна Ахматова любила сравнивать молодого Иосифа. Кот в фильме – двойник Иосифа, его alter ego. Не случайно одно из своих последних эссе поэт озаглавил «Кошачье “Мяу”». Фильм же - вдохновенный этюд о детстве и юности Бродского. Используя рисунки поэта и отрывки из его автобиографических эссе, а также многочисленные фотографии, снятые его отцом, Хржановский переносит зрителя в послевоенные годы, затем в период хрущевской «оттепели», и показывает грани того мира, который формировал будущего нобелевского лауреата: «самый красивый в мире город» и отражающая его река, жизнь интеллигентной еврейской семьи, своей непричастностью противостоящая сталинской действительности вокруг, мечты о море и o флоте, и первые «глотки свободы» - раскрепощающие фильмы о Тарзане, джазовые пластинки «на костях»... Встреча с Анной Ахматовой и вынужденная эмиграция. Как продолжение фильма прозвучали в исполнении самого поэта в видеозаписях его стихи, посвященные родителям, а также его воспоминания о знакомстве с Анной Ахматовой. Бродский подчеркнул, что от Ахматовой он учился «не как стихи писать, этому научаешься сам... а вот, как жить, можно было научиться». В заключение Галина прочитала почти неизвестное стихотворение Бродского 1966 года, посвященное Ахматовой.

    День кончился, как если бы она

            была жива и, сидя у окна,

            глядела на садящееся в сосны

            светило угасающего дня

            и нe хотела зажигать огня,

     а вспышки яркие морозной оспы

     в стекле превосходили Млечный Путь,

     и чай был выпит, и пора уснуть...

     День кончился, как делали все дни

     ее большой невыносимой жизни,

     и солнце село, и в стекле зажглись не

     соцветья звезд, но измороси; ни

     одна свеча не вспыхнула, и чай

     был выпит, и, задремывая в кресле,

     ты пробуждался, вздрагивая, если

     вдруг половица скрипнет невзначай.

     Но то был скрип, не вызванный ничьим

     присутствием; приходом ли ночным,

     уходом ли. То был обычный скрип

     рассохшегося дерева, чей возраст

     дает ему возможность самому

     поскрипывать, твердя, что ни к чему

     ни те, кто вызвать этот звук могли б,

     ни тот, кто мог расслышать этот возглас.

     День кончился. И с точки зренья дня

     все было вправду кончено. А если

     что оставалось -- оставалось для

     другого дня, как если бы мы влезли,

     презрев чистописанье, на поля,

     дающие нам право на длинноту,

     таща свой чай, закаты, вензеля

     оконной рамы, шорохи, дремоту.

     Она так долго прожила, что дни

     теперь при всем своем разнообразье

     способны, вероятно, только разве

     то повторять, что делали они

     при ней.

<1966?>

О Бродском-человеке мы услышали от его земляка и современника поэта Валерия Петроченкова. Он начал с того, что прекрасно прочитал несколько «Римских элегий» Бродского, а потом поделился своими воспоминаниями об их авторе. Не будучи близкими друзьями, поэты неоднократно встречались и в Ленинграде, и в Штатах, время от времени писали друг другу. Еще в Ленинграде Бродский предлагал Петроченкову переводить польских поэтов для антологии, которую он хотел выпустить, и тем самым «вывел» его на замечательных поэтов Леопольда Стаффа и Болеслава Лесьмяна, за что профессор Петроченков до сих пор ему благодарен. Валерий рассказал о том, как Бродский помогал ему с первыми публикациями за границей, и прочитал несколько его писем. Оказалось, что Бродский, как и Ахматова, обладал способностью прощать и забывать обиды.

Валерий закончил чтением своих стихов, посвященных Бродскому, одно из которых помечено 29 января 1996 года, то есть, оно было написано через день после смерти поэта.

Многие темы вечера необыкновенно явственно и трогательно зазвучали в стихах Валерия Петроченкова, в которых были слышны и интонации Бродского, и удивительно «бродские» цитаты из его переводов Кавафиса, «неслиянно и нераздельно» переплавленные воедино с голосом самого Валерия:

Я уеду в другую страну, за другие моря»,
это ты переводишь Кавафиса горькие строки
за другими морями, созвучием переборя
сбои сердца и Парками намертво тканые сроки.

"Город вечно пребудет с тобой, как судьбу ни крои"...
Ты навечно пребудешь в его ледяной паутине,
Где единственный храм вознесен на горячей крови,
И на Стрелке баркасы готовы к весенней путине.

«Уходя от него, на земле никуда не уйдешь».
Посох в руки бери, подпоясай хламиду потуже.
Облаков череда, та, что ставил когда-то ни в грош,
Отразится в душе, как в зерцале Маркизовой лужи.

Я думаю, не только у меня, но у многих слезы выступили на глаза, когда они услышали:

Умирает великий поэт.

Раскрываются райские двери.

Воздается. По полной ли мере?

Или меры величию нет?

......................................................

Наклонись над высоким челом,

Петербургское сирое небо.

Да настигнет тебя поделом

Эта заупокойная треба.

Пронзительно-личные стихи Марины Темкиной, поэта следуюшего поколения и, что немаловажно, другого пола, еще раз продемонстрировали, как живет, как сохраняется и развивается поэтическая традиция, как изменилось лицо русской поэзии в конце ХХ века и как в то же время поэт всегда остается в диалоге со своими предшественниками. Первое прочитанное Мариной стихотворение из ее цикла «Панихидная лирика» начинается отсылкой к стихотворению Ахматовой «Я пришла к поэту в гости...», посвященному Александру Блоку. Таким образом Марина включила в перекличку поэтических голосов, кроме себя, еще двоих. Но Темкина как бы переворачивает конвенцию ахматовского квази-романтического стихотворения (написанного в ответ на квази-романтическое посвящение Блока «Красота стршна, вам скажут...»). Там, где у Ахматовой задумчивое и почти торжественное воспоминание одного январского визита 1914 года:

Я пришла к поэту в гости.

Ровно в полдень. Воскресенье.

Тихо в комнате просторной,

А за окнами мороз

И малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом –

подчеркивающее «гендерную» динамику этой встречи

У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен;
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.

у Темкиной как будто полемическое «не» во второй строчке, да еще и «перестановка» или стирание полов поэтов, плюс подчеркнуто-бытовое описание их общения (учителя с ученицей) во всем стихотворении.

Жили-были мы обыкновенной жизнью,

не ходил поэт к поэту в гости,

по нужде заглядывал, по просьбе

или, рядом оказавшись, я звонила,

чтобы где-когда-зачем договориться.

Но последнее стихотворение цикла, «Café Reggio», написанное во вторую годовщину смерти Бродского, вновь возвращает к стихотворению Ахматовой (и одновременно к стихотворению Бродского «День кончился...») и «сюжетом» (визит):

Со вчерашнего дня ты уже третий год как не...

не живешь нигде, кроме памяти виноватой.

Что меня потянуло сегодня сюда, неясно,

проходила мимо, совсем было уж прошла

и вернулась. Вожу иногда знакомых,

ездят в гости. «Он здесь бывал...»,

Смеются, узнав строку, и я не плачу.
Много народу. Солнце. Холод. Конец января.
(Курсив – начало стихотворения Бродского «Одному тирану», январь 1972 Г.С.)

и своими – вновь параллельными и в то же время контрастными - «пейзажными» мотивами и, наконец, возвращением романтического мотива:

Менее интересно стало писать стихи.
Это ль не высшая похвала прежней
железной хватке, в памяти продолжающей
не отпускать. Был всегда у моих любимых
мужчин соперник. Девочка без отца.

Марина Темкина подчеркнула, как трудно рассказывать о «близком человеке, ставшем коллективной знаковой фигурой», поэтому она рассказала только об удивительных пересечениях судеб: например, впервые она увидела Бродского (которого она еще не знала) еще девочкой-подростком, когда его – рыжего юношу в наручниках - вводили под конвоем в здание, мимо которго она часто проходила, оказавшееся «Народным судом Дзержинского района», туда, где Фрида Вигдорова записала первую часть знаменитой стенограммы двух бесправных судов. Марина говорила с Бродским в день смерти его отца и видела самого поэта на смертном одре в день, когда он умер. Начала же свое выступление Марина с «небольшой преамбулы» - объяснения, «почему мы здесь собрались, почему я здесь стою, почему Галина Славская занимается тем, чем она занимается – помогает создать музей Бродского». Она высказала парадоксальную мысль: с одной стороны, «...Сколько бы мы ни справляли дни рождения Бродского, он умер. Его не оживить, мы не сможем поменять его жизнь на более счастливую... Мы не можем ни умалить, ни увеличить его личных достижений, его славы, его признания как классика русской поэзии». С другой стороны: «Императора создают придворные, поэта создают читатели. Теперь слово за нами, за теми, кто были его друзьями, знакомыми, за другими поэтами и академиками и людьми, ставшими специалистами бродсковедения, как Галина». Неожиданно для всех, Марина рассказала об организаторе вечера, Галине Ефимовне Славской. Галина, «как полагалось девочкам ее поколения», в свое время пошла учиться на инженера в Политехнический институт, но открыв для себя Бродского, стала в эмиграции настоящим специалистом по его творчеству, собрала уникальную коллекцию публикаций, аудио- и видеозаписей Бродского и о Бродском, стала текстологом, поправляющим ошибочные публикации его стихов на интернете, и, наконец, посвятила себя делу распространения его творчества в США и создания музея Иосифа Бродского в Петербурге. Ранее Галина «подтвердила» слова Марины, рассказав о своих связях с любителями поэзии Бродского в Сиэтле, о вечере, который она провела там, и о молодом барде Сергее Зражевском, в исполнении которого мы услышали звукозапись песни на стихи Бродского «К Северному краю». В память о первых годах самиздатской и магнитиздатской славы поэта в России, Галина предложила слушателям также запись любимого многими «Рождественского романса» Бродского в исполнении барда-классика Евгения Клячкина. В своем заключительном слове Галина призвала собравшихся поддержать работу фонда. Она поблагодарила всех выступавших, кафедру славянских языков, обеспечившую помещение и материально-техническую поддержку, а также членов своей семьи, помогавших в проведении вечера (в нем приняли участие ее дочери и внуки, которых она представила аудитории). Присутствующие (60 человек ) тепло приняли вечер и пожертвовали в фонд музея 300 долларов. После его окончания несколько человек подошли к организаторам, спрашивали, когда еще будут такие мероприятия, предлагали помощь в организации и рекламе, и даже жаловались на то, что вечер шел только два часа – и это несмотря на отсутствие кондиционера в аудитории. Репортаж о вечере снимала на видеопленку корреспондент «Голоса Америки» Светлана Прудовская.
Июнь 2005 г.
Светлана Гренье
Джорджтаунский университет
Вашингтон

Источник: Текст прислан разработчику Галиной Славской (письмо Sent: Tuesday, August 21, 2007 3:57 AM). - Спасибо, Галя! А.К.