Генри Перселл, "Дидона и Эней", Куин-Элизабет-холл. Бенджамин Бриттен, "Птичья речка", Куин-Элизабет-холл.
Перевод с английского и вступительная заметка Александра Сумеркина
Спорные страницы
Известно, что Бродский ценил в художественных произведениях величие замысла.
В молодые годы по этой причине он был совершенно заворожен оперой Г.Перселла "Дидона и Эней", давал Ахматовой слушать эту пластинку.
Величие замысла видел он и в самой легенде о Дидоне и Энее. Сегодня чуть-чуть поговорим об этом...
Легенда о Дидоне и Энее
 |
Что же это за история, тревожащая умы людей уже более двух тысяч лет? Судите сами...
После инцедента с яблоком, которое троянец Парис вручил не ей, а Венере, жена Юпитера Юнона вынашивала планы мести троянцам. К тому же ей было известно о предсказании, согласно которому любимый ей Карфаген должен был погибнуть в результате конфликта с государством, которое должны были основать потомки троянцев, уцелевших после падения Трои. Поэтому когда корабли Энея, который был не только троянцем, но и сыном ненавистной Венеры отправились на поиски новой родины, Юнона устроила страшный шторм. Много кораблей затонуло и много людей погибло в результате этого шторма. Погибли бы все, но вовремя вмешался властитель морей Нептун, который успокоил море и направил уцелевшие суда к берегам Африки, где властвовала царица Дидона. Жители Карфагена тепло встретили гостей, а прекрасная Дидона, пережившая ужасную личную трагедию и так и не узнавшая семейного счастья была просто покорена мужеством Энея, который рассказывал ей о троянской войне, морских приключениях, которые когда-то пережила и она сама и о том, как спасая отца и сына Эней потерял любимую жену в поверженной Трое. Многие повелители соседних государств сватались к прекрасной феникийке, но все неизменно получали отказ. Не знала Дидона, что своей любовью к Энею она обязана его матери, Венере, как не знала и о том, что падёт жертвой в жестокой борьбе между двумя богинями. Долго сопротивлялась она опять нахлынувшему и почти забытому чувству. Но в конце концов дала согласие на брак с троянцем. И счастье пришло в прекрасный дворец Карфагена. Любовь к мужу, усиленная предшедствующими годами одиночества и поистине материнская любовь к его сыну от погибшей троянки Креузы - всё это стало смыслом её жизни, отодвинуло на второй план заботы об основанном ею государстве. Но недолгим было это счастье - посланец Юпитера Меркурий явился Энею и приказал ему продолжить путь к берегам Италии, где, согласно предсказанию, троянцы должны были обрести новую родину. В этом же предсказании говорилось о том, что у Энея будет третья жена. Следовательно, Дидону брать с собой было нельзя...
Но как оставить любимую, как сообщить ей, лишь недавно обретшей счастье, о вечной разлуке?!... Не хотел Эней терять Дидону, но, как часто это бывает, чувство долга оказалось сильнее любви. Эней и его корабли начали готовиться к тайному отплытию... Но то ли кто рассказал, то ли любящее сердце подсказало - узнала царица страшную тайну мужа. Куда? Зачем? Почему без неё? Не менее расстроеный Эней отвечал, что не может противиться воле богов и лишь молит свою любимую о прощении... Боясь переменить принятое решение, Эней отправился на корабль. Там его снова посетил Меркурий и напомнил о воле богов. Утром корабль вышел в море. Бросив последний взгляд на покидаемый им город Эней понял, что произошло что-то ужасное. Не знал он, что не будучи в силах пережить новую страшную потерю Дидона вонзила себе в сердце забытый им меч и бросилась в пламя жертвенного костра... Вот что пишет Иосиф Бродский:
"Великий человек смотрел в окно, а для нее весь мир кончался краем его широкой греческой туники, обильем складок походившей на остановившееся море. Он же смотрел в окно, и взгляд его сейчас был так далек от этих мест, что губы застыли точно раковина, где таится гул, и горизонт в бокале был неподвижен. А ее любовь была лишь рыбой - может и способной пустится в море вслед за кораблем и, рассекая волны гибким телом, возможно обогнать его - но он, он мысленно уже ступил на сушу. И море обернулось морем слез. Но, как известно, именно в минуту отчаянья и начинает дуть попутный ветер. И великий муж покинул Карфаген. Она стояла перед костром, который разожгли под городской стеной ее солдаты, и видела, как в мареве костра, дрожащем между пламенем и дымом беззвучно распадался Карфаген задолго до пророчества Катона".
... После ряда приключений корабли достигли таки берегов Италии. Потомками Энея стали Ромул и Рем, которые основали город Рим,
ставший в последствии столицей могущественной империи, много веков спустя разрушевшей прекрасный Карфаген - творение царицы Дидоны...
Источник: http://www.tunisia.ru/history/didona_i_ehneiy
Скачать оперу можно здесь: http://torrents.ru/forum/viewtopic.php?t=1026864
Герен Пьер-Нарсис (13.05.1774 г. - 6.07.1833 г.). Эней сообщает Дидоне о гибели Трои. 1817.
Иосиф Бродский
Дидона и Эней (1969)
Великий человек смотрел в окно, а для нее весь мир кончался краем его широкой, греческой туники, обильем складок походившей на остановившееся море. Он же смотрел в окно, и взгляд его сейчас был так далек от этих мест, что губы застыли, точно раковина, где таится гул, и горизонт в бокале был неподвижен. А ее любовь была лишь рыбой -- может и способной пуститься в море вслед за кораблем и, рассекая волны гибким телом, возможно, обогнать его... но он -- он мысленно уже ступил на сушу. И море обернулось морем слез. Но, как известно, именно в минуту отчаянья и начинает дуть попутный ветер. И великий муж покинул Карфаген. Она стояла перед костром, который разожгли под городской стеной ее солдаты, и видела, как в мареве костра, дрожавшем между пламенем и дымом, беззвучно рассыпался Карфаген задолго до пророчества Катона.
Источник: http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7609
Опубликовано в журнале:
«Звезда» 2004, №1
«Звезда» 2004, №1
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Иосиф Бродский
Предлагаемый вниманию читателя небольшой текст - единственная рецензия Иосифа Бродского на музыкально-драматический спектакль, дающая представление о его предпочтениях в мире музыки и, в какой-то степени, театра.
Музыка занимала заметное место в жизни Бродского - дома у него было небольшое по размерам, но четко соответствовавшее вкусам владельца собрание записей (сначала - на долгоиграющих пластинках, позже - на компакт-дисках), которые он регулярно слушал. Если говорить о "серьезной" музыке, то его вкусы сосредоточивались главным образом на XVIII веке; в числе его любимых композиторов были Гайдн, Моцарт, Гендель, итальянцы и, конечно, Генри Перселл. Свойственная им графически лаконичная форма, ясная композиция, эмоциональная сдержанность и стремление к воссозданию гармонии мира не только в музыкальном, но и в более широком эстетическом плане, видимо, соответствовали творческому кредо поэта, тогда как настойчивая, нередко своевольная, индивидуалистическая исповедальность, привнесенная в музыку композиторами-романтиками, вызывала у него отторжение.
Особое место среди его музыкальных привязанностей занимала опера Перселла "Дидона и Эней"; заимствованный из Вергилия сюжет был близок Бродскому на самых разных уровнях: в судьбе Энея, ведомого волею богов прочь от родных берегов, а потом и от любимой Дидоны, поэт, возможно, видел своего рода "пра-сюжет" собственной биографии, - отсюда и трагически лирическая тональность, определяющая его одноименное стихотворение 1969 года.
Вкратце историю первого знакомства с оперой Перселла Бродский рассказывает в публикуемой рецензии; более подробно о продолжении этого биографического эпизода повествуется в его эссе "Памяти Стивена Спендера", написанном примерно в то же самое время.
Рецензия на "Дидону и Энея" была напечатана в литературном приложении к лондонской "Таймс" ("Times Literary Supplement") 22 сентября 1995 года и с тех пор не переиздавалась. Русский перевод публикуется здесь впервые.
Кем должен быть человек, чтобы за одну неделю дважды пойти на "Дидону и Энея" Генри Перселла? Он должен быть человеком, слушавшим Дидону - Кирстен Флагстад и Белинду - Элизабет Шварцкопф лет тридцать назад в России, на пластинке, которую получил в подарок из Англии. В Россию пластинку привезла Анна Ахматова, возвращавшаяся из Оксфорда, где ей вручали почетную докторскую степень. Пластинку попросил передать этому самому человеку английский поэт по имени Стивен Спендер. Человек слушал пластинку месяцами, пока не понял, что знает ее наизусть. Эта пластинка была на проигрывателе 5 марта 1966 года - в день, когда умерла Анна Ахматова. Владелец пластинки поставил звукосниматель на предпоследнюю дорожку, - зазвучала ария Дидоны: "Помни меня".
Пошлость всегда отыщет повод для новаций, и постановка "Дидоны и Энея" в театре "Опера Фэктори" с поистине идиотическим пылом это демонстрирует. Босоногие артисты одеты в нечто, напоминающее пришедшую из Средиземноморья моду - так называемый "еврохлам" (Эней щеголяет в кожаной куртке из гардероба "адских ангелов"). Среди предметов реквизита - сотовый телефон, факс, бутылка шампанского в ведерке со льдом и проч. Учитывая качество наличных голосов, упор на изобразительный ряд вполне логичен, и глазу здесь пищи намного больше, нежели слуху. В программке с гордостью сообщается, что спектакли "Опера Фэктори" регулярно снимаются для телевидения и транслируются по Четвертому каналу, как будто это свидетельствует об их достоинствах. По такому критерию, однако, реклама апельсинового сока - куда более серьезное достижение. В той же программке публикуются размышления художественного руководителя театра "Опера Фэктори" по поводу климакса у Дидоны и общих свойств тестостерона, - лучше бы он оставил эти соображения при себе.
В одной программе с оперой Перселла идет "Птичья речка" ("Curlew River") - плод совместных усилий Бенджамина Бриттена и Уильяма Пломера, увидевший свет в 1964 году. "Птичья речка" - вариация на тему пьесы театра ноо с фольклорным сюжетом про обезумевшую мать, которая ищет умершего ребенка. Ребенок появляется на своей могиле, и его явление исцеляет мать от безумия. Захватывающая музыкально и драматически, эта вещь явно была написана для Питера Пирса, поскольку в театре ноо женские роли нередко исполняют мужчины. В роли безумной матери совершенно поразителен Найджел Робсон, полностью затмивший остальных артистов. Постановка - последовательность в высшей степени фотогеничных "живых картин" - просится не столько на компакт-диск, сколько на видеокамеру. "Птичья речка" - сочинение цельное, мощное и очень суровое, и все же поневоле задаешься вопросом: что из того же самого материала создал бы Оден? (Одна или две баллады в ткани оперы избавили бы ее от потуг на религиозные аллюзии, которые на сцене почти всегда выглядят мальчишеством.)
Идея объединить "Птичью речку" с "Дидоной и Энеем" наверняка возникла из стремления показать разносторонние возможности труппы. В силу оного стремления мрачная суровость сочинения Бриттена автоматически требовала трактовать оперу Перселла как opera buffa. Интеллектуальный уровень спектакля исключает вероятность более замысловатых мотивов.
Если говорить об оперных постановках, то "Дидона и Эней" - вещь непростая. Во-первых, она очень короткая. Технически говоря, общий термин "опера" применительно к ней не очень пригоден. Более точным было бы определение "придворная опера", ибо написана она была для представления при дворе, как форма королевского развлечения. Отсюда, по понятным причинам, - ее краткость и масштаб. По сути это - камерная разновидность оперного жанра. Такого рода сочинения неуютно себя чувствуют в атмосфере сегодняшних просторных и многолюдных концертных залов типа Куин-Элизабет-холла или Альберт-холла, прежде всего из-за сравнительно интимного характера "придворной" музыки и соответствующего вокального диапазона певцов. Понятно, что громоподобные овации чужды этосу, не говоря об этикете, придворной оперы.
Проблема демонстрации "придворного" искусства для массовой аудитории обычно решается в ущерб его органической природе, будь то дурацкое низведение шедевра Перселла до уровня низкопробного мюзикла в театре "Опера Фэктори" или его же преображение в пышное зрелище, как это получилось у труппы "Опера Ателье" и ансамбля "Les Musiciens du Louvre". Из этих двух вариантов второй, разумеется, намного более приемлем и продуктивен. "Опера Ателье" - канадская труппа из Торонто. Название "Луврские музыканты" говорит само за себя. Хор "Полифони" родился в Королевском колледже в Кембридже, но в настоящее время "прописан" в Лондоне. Как эти три коллектива сошлись в Альберт-холле 6 сентября, остается загадкой, но под руководством дирижера Марка Минковски они создали великолепный - и музыкально и изобразительно - спектакль.
Основная заслуга в этом, безусловно, принадлежит Линде Магуайр, исполнительнице партии Дидоны, и Доре Раст-Дай - художнику по костюмам. Остальные партии тоже были блестяще спеты, сыграны и станцованы, однако спектакль явно делался в расчете на этих двух участниц. Несмотря на профессионализм и элегантность, хореография остается наименее удовлетворительным аспектом этого начинания. Однако дело здесь скорее в общем замысле Марка Минковски, нежели в конкретных недочетах хореографа-постановщицы Жанетт Зингг.
Краткость оперы Перселла явно побудила маэстро Минковски двигаться в направлении, ему знакомом со времен работы с ансамблем "Les Arts Florissants"1, стилистические находки которого были использованы в новой постановке "Дидоны и Энея". Направление это предполагает заполнение пробелов танцами, которые тем или иным образом акцентируют или иллюстрируют действие. Музыка для таких танцевальных интермедий либо берется из других сочинений того же композитора, либо дописывается, на манер пастиша2, музыкантами данного ансамбля.
Это, разумеется, вполне похвальная и исторически оправданная практика, и, например, в случае Люлли или Шарпантье она дает прекрасные результаты. С Перселлом, однако, даже самый искусный пастиш скорее усугубляет проблему, нежели ее решает, поскольку Перселл - чрезвычайно сдержанный композитор. Сколь бы прекрасна ни была у него тема или аккомпанемент, он никогда не начинает варить из них кашу, и уже через несколько секунд себя прерывает. Однако танец, почти по определению, требует повторов. Если добавить к этому счастливый восторг автора пастиша по поводу собственного опуса и беспокойство дирижера по поводу краткости оперы, порой ситуация в какой-то мере выходит из-под контроля. Именно так, минимум дважды, произошло во время этого 75-минутного спектакля, когда действие практически останавливалось. А потом - как сюда попали кастаньеты? Уж не намек ли это на вмешательство короля Вильяма в войну за испанское наследство?
По рецепту пастиша изготовлен здесь и финал, с траурным барабанным маршем в духе Перселловой "Музыки на смерть королевы Марии". Конечно, это уступка представлениям публики о связности оперы, но уступка плодотворная, независимо от того, подкрепляется такая добавка архивными материалами или нет. Двору бы это пришлось не по вкусу, но мы в достаточной степени демократизировались, и овация после спектакля стала выражением благодарности за королевское обращение, которого в кои-то веки были наконец удостоены мы сами и опера Перселла.
Перевод с английского и вступительная заметка Александра Сумеркина
1 "Цветущее искусство" (фр.).
2 Здесь и далее Бродский обыгрывает межъязыковую многозначность слова "пастиш" (англ. pastiche), отчасти восходящего к итальянскому pasticcio (пастиччо), вошедшему во многие языки как термин, обозначающий сочинение, музыка которого заимствована из других произведений или написана несколькими авторами. В итальянском, однако, это слово имеет еще и кулинарное (паштет, пирог с начинкой), и разговорное (мешанина, неудача) значения. (Прим. пер.)
Источник: http://magazines.russ.ru/zvezda/2004/1/br8.html
