Спорные страницы
Это могила соседа Бродского по кладбищу на острове Сан-Микеле.
Снимок опубликован в последней книге мемуаров Рейна.
Автор снимка не указан. Год снимка, возможно, 2000.
Об этой фотографии говорил сегодня (17.03.2008 в 19 часов (только-только проснулся после
шестичасового сна - день и ночь у меня окончательно поменялись местами)) по телефону
с Галиной Славской. Она этой могилы не помнит. Сосед лежит справа от Бродского через могилу,
под деревом. Чемпион - чего и когда? Меня эта могила, когда пригляделся, потрясла.
Как потрясает и сейчас ее черно-белый снимок семилетней давности. Нет, даже не запущенностью,
но, как мне показалось тогда, сознательным жестоким и безвозвратным разорением.
Я объяснил это себе тогда спецификой кладбищенского бизнеса - родственникам нужно
постоянно доплачивать (немало) за место на кладбище. Мертвые разоряют живых. За первыми
тратами после своего ухода - ритуальные услуги, венки, поминки и т.п. - следуют новые
и новые траты. Пока, наконец, не приходит новое поколение родственников, которым
эти траты или не по карману, или они думают иначе - деньги нужны живым!
Каждый день, месяц, год погибают и умирают в Венеции и во всем мире новые люди -
молодые и старые (кто-то, возможно, оставляет листок и деньги: прошу похоронить на Сан-Микеле,
кто-то оставляет просто листок, кто-то просит устно) - и безутешные родственники готовы
скинуться (или вот, представьте, дочь за руку привела богатого спонсора) и выкупить место
для новой могилы. Конкуренция гонит цены вверх. Но свободного места нет... А лишние деньги
администрации кладбища очень хотелось бы получить... Закулисье, торги, можно-нельзя, конверты
с предоплатой (малая часть - в кассу!), обещания, крепкие благодарные рукопожатия новых
друзей до гроба... Трудная для всех жизнь и обязательства, всегда много темного
и неизвестного нам в этом кладбищенском бизнесе, тем более: в супердорогой Венеции.
И ночью, возможно, появляется некто с фонариком и ломиком и по плану обходит меченные
крестиками могилы. Если разбитая могила, своей внешней неухожестью и запущенностью
как бы позорящая нарядное и очень богатое кладбище на этом "острове мертвых",
не привлекает внимания родственников и они "не понимают намека" и не вносят в кассу
кладбища дополнительных сумм, то, опять-таки возможно, заполняется некая формальная
бюрократическая бумажка (разбита... не соответствует... не представляет интереса и т.п.) -
и на месте могилы появляется ровная площадка, каковых, готовых к продаже за высокую цену,
на кладбище на острове Сан-Микеле предостаточно. К слову - в 1989 г. с другом забрели
на кладбище в Тбилиси - и мне никогда не забыть своего смущения и потрясения, когда обнаружил,
что мощный поток новых мертвых безвестных богачей навсегда лишил большой и славный город
его глубокой истории (о двух десятках могил в Пантеоне на Мтацминде знаю и был там,
но не о них сейчас речь - могилы заслуженных людей не должны исчезать) - все могилы были
5-10-15-летней давности - роскошные озера полированного гранита с нанесенными на них
"вечными" фотографиями... Впрочем, летом 2007 г. приехал положить пару веток цветущего
жасмина с дачи Владимира Соколова на могилу Тарковского - и у входа на кладбище увидел
такое же монументальное гранитное озеро с вазами и крестом - очень-очень известному,
возможно, в этих местах человеку. Возвращаясь к Бродскому, уже писал на сайте,
что его могила - в близком окружении - самая ухоженная и светящаяся ответным
благодарным теплым светом. Мне кажется, три великие нации - не государства,
но люди-люди-люди - русские, итальянцы и американцы - бережно держат зонтик памяти
над этой могилой великого русского поэта ХХ века. Не знаю, будет ли так всегда,
но это пустынное кладбище дает вам возможность спокойно постоять со своими мыслями
у могилы, положить цветы, оглядеться, сделать несколько снимков... Нет толп, нет резких
яростно-птичьих криков экскурсоводов, нет случайных людей и их бессмысленно-безумных
взглядов, нет детского плача и истерик - понятных, вполне понятных, впрочем...
Кажется, что это место - высоко в горах и далеко не всем доступно... А может быть,
мне тем утром просто повезло, и там тоже случается время от времени обычная туристическая
толчея и давка, когда движущиеся части не составляют целого, но вступают в борьбу,
толкаясь и давя ногами соседние могилы и т.п.?
Свежая реплика на эту мою попытку размышлять от Галины Славской
(Sent: Thursday, March 20, 2008 10:55 PM):
"Дорогой Саша, пыталась звонить, но видимо слишком поздно. Мне хочется поспорить
с Вашими рассуждениями о кладбище Санта Микеле на основании Вашего российского опыта.
Вы не можете знать о порядках оплаты мест. За уход за могилой, действительно, надо платить,
а вдова не платит. А насчет того, что кладбище заинтересовано в уничтожении старых могил
(особенно знаменитых людей) - ерунда!
О стр.448: очень хороший доклад Уфлянда, но в первой части вместо «Назидание»
напечатано «щание», исправьте, пожалуйста! Ваша Галя"
Дорогая Галя, поправил ошибку в тексте Уфлянда. Спасибо. Ваша реплика о неведомых
мне весьма приличных кладбищенских веницейских реалиях говорит и о том, что неплохо бы вместо
моего "возможно" вставить точное знание - но мы оба им не обладаем. Приходится объяснять то,
что видишь. Как вы думаете, куда мог подеваться симпатичный и хоть что-то объясняющий
крест с медальоном с могилы Чемпиона? Вам не кажется, что за семь коротких лет произошли
существенные изменения - в худшую сторону! - в расположении бетонных плит в изголовии могилы?
Наконец, в дополнение к большим проплешинам свободно продаваемых "незанятых" мест,
вспомните немалое количество безымянных могил на этом кладбище - холмик, бетонная серая крошка
в виде рамки - кто, что, когда, зачем - никто не знает и не помнит - и, возможно,
Вы подумаете, как и я, что эти могилы скоро ждет неизбежная встреча с фонариком, ломом,
лопатой... Кстати, наша беседа (если эту переписку назвать беседой) подтолкнула меня
к старой мысли показать и дальнее окружение могилы Бродского - пока там бродил и искал,
камера непрерывно работала... Нет, конечно не все, но так, для представления...
На данном снимке мы видим, что с могилы Чемпиона исчез медальон и сама она
сильно деформирована. Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Другой ракурс. Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Могила Иосифа Бродского. Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Даты рождения и смерти. Могила Иосифа Бродского. Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Пока писал страничку и размещал фотографии, получил письмо от Галины Славской
(Sent: Tuesday, March 18, 2008 9:58 PM):
"Дорогой Саша, Вы москвич и «вращаетесь» в литературных кругах. Я не верю,
что Вам была неизвестна роль Рейна в самоубийстве Татьяны Бек.
Я считаю кощунством помещение на сайте (дважды!) их беседы-интервью...
Как будто ничего не случилось... И безудержное прославление Рейна на последних
страницах меня просто возмущает и отбивает охоту работать...
Посылаю Вам «напоминание»...
Ваша Галя"
Далее, в приложении - статья, которую помещаю ниже.
06.02.2008«Газпрому» – газ, поэту – смерть
Журналистка Виктория Шохина считает, что в гибели поэтессы Татьяны Бек виновны ее коллеги Евгений Рейн, Михаил Синельников и Сергей Чупринин
Три года назад 7 февраля трагически погибла поэтесса Татьяна Бек. В свое время трагическая история ее гибели наделала немало шума, однако страсти вскоре утихли. Обозреватель «Москора» решил расследовать обстоятельства той недавней трагедии и встретился с лучшей подругой поэтессы – журналисткой Викторией Шохиной.
 |
| Татьяна Бек никогда не унывала |
Послание тирану
Это история страшная, тяжелая. И до сих пор никто из друзей Тани не может ее забыть.
Началась она в декабре 2004 года, когда появились сообщения о том, что группа российских литераторов обратилась к Туркменбаши с нижайшей просьбой сделать перевод «Рухнамы» на русский язык. Это письмо подписали Евгений Рейн, Игорь Шкляревский и Михаил Синельников – люди в нашей литературе значительные, с именем и репутацией либералов.
Учитывая ситуацию, когда в тюрьмах Туркменбаши сидели все, кто были против его курса, это выглядело абсолютно аморально и абсурдно, – говорит Виктория Шохина. – Примерно так же, как если бы они написали письмо Пол Поту или Гитлеру. Но мало того. Тут же появилось еще и второе письмо: к «многоуважаемому» Туркменбаши с просьбой «благословить» издание книги стихов туркменских поэтов в переводе на русский обращался, наряду с тремя поэтами, еще и Сергей Чупринин – главный редактор либерального журнала «Знамя». Естественно, во всей литературной тусовке начались брожения. Вся интеллигенция понимала, что неприлично обращаться к человеку, который швырял людей в тюрьмы, где страдал в том числе и наш с Таней однокурсник, бывший министр Боря Шихмурадов. Его бросили в тюрьму, а его родные не получали ни справок, ни писем. Жив он – нет, до сих пор ничего не известно. Кроме того, у нас с Таней была подруга Айя Кербабаева, внучка самого знаменитого туркменского писателя. Она незадолго до трагедии с Таней с родителями, мужем и дочерью эмигрировала из Ашхабада в Россию. Там жить было невозможно. Про ужасы туркменской жизни я вам не буду рассказывать. Ашхабад – красивейший город с фонтанами, золотыми статуями. Но он мертв. Людей оттуда как будто выжгли. Все боялись ходить по улицам, разговаривать. И вот на фоне этой ситуации в предновогоднем номере газеты «НГ-Эксклибрис» появился опрос-анкета о значимых событиях прошедшего 2004 года. И Таня назвала антисобытием года «письмо троих известных русских поэтов к Великому Поэту Туркменбаши с панегириком его творчеству, не столько безумным, сколько непристойно прагматичным». А потом, уже в январе, она писала в своей колонке: «Негоже ни поэтам, ни мудрецам перед царями лебезить, выгоду вымогаючи». И после этого началось.
Ночные звонки
 |
| Евгений Рейн |
– А потом они стали ей звонить, – продолжает Виктория. – Первым позвонил Рейн. Он – человек нервный, излишне эмоциональный. Кричал, обзывал, ругался. Но что произвело на Таню самое жуткое впечатление, так это так называемое «уголовное проклятие», которое прозвучало из уст ее любимого поэта. Дословно воспроизводить его не стану. Слишком уж оно мерзкое. Таню это потрясло. Она пережила жуткий шок. Но если бы это был единичный звонок, то было бы еще туда-сюда.
Но потом позвонил еще и Чупринин. А они с Таней вели поэтические семинары в Литинституте. Их там так и называли: Бек и Чуп. Это было даже не просто приятельство, а совместная многолетняя работа. Чупринин не кричал (он вообще никогда не кричит). Он говорил совершенно хладнокровно, по-иезуитски цитировал Ахмадулину: «Да будем мы к своим друзьям пристрастны, да будем думать, что они прекрасны». Говорил, что Таня об этом еще пожалеет. И пока не поздно, она должна понять, что поступила неправильно. И тут была одна пикантность. Если Шкляревский и Синельников были, что называется, сами по себе, то Рейн и Чупринин – члены ПЕН-центра, который занимался в том числе и защитой туркменских поэтов и диссидентов, которых Туркменбаши Ниязов изгонял или сажал в тюрьму. Когда человек вступает в ПЕН-центр, он обязуется защищать свободу слова.
А третий звонок был от Синельникова. И если Рейн и Чупринин были друзьями, то Синельников – дальним знакомым. Он позвонил Тане на протяжении двадцати лет, дай бог, один-два раза. Синельников говорил, что Таня не понимаете, что сделала, что ситуация в стране меняется. Что ее придется пересмотреть свои приоритеты. Что она еще об этом пожалеете». Он, в отличие от Рейна, не ругался.
Стыдно не станет
 |
| Сергей Чупринин |
– К тому времени Татьяна была уже в полном душевном раздрае, – продолжает Шохина. – Я видела ее бледную, с трясущимися руками. Это было ужасно. Она ведь поэт, человек впечатлительный, невероятно ранимый… И ей казалось, что уже весь мир против нее. Тогда за нее попытался вступиться Андрей Битов – как глава ПЕН-центра. Он позвонил Рейну и как-то его прищучил. Но это уже не имело значения. Я жила близко от Тани. Все время к ней бегала. Она переживала, не могла переключиться на другие мысли. В январе – начале февраля она говорила и думала только об этом. Как-то спросила меня: «Если я умру, им станет стыдно?» Я ответила: «Если ты умрешь, тебя назовут дурой, скажут, что причина твоего ухода – личная жизнь, климакс и т.п. Стыдно им не станет, а твоим друзьям станет плохо». Но, как я потом поняла, мысль у нее уже зрела.
На протяжении долгих лет (с 1967 года) нашей дружбы мы не раз об этом говорили. Поскольку я знала, что она негативно относится к самоубийству, я думала, что она на это не пойдет. Оказалось, что я неадекватно оценила ситуацию.
За день до самоубийства, 6 февраля мы с Таней разговаривали беспрерывно. И все о Рейне, Чупринине, Синельникове. Я приносила ей коньяк и мандарины. Таня ничего не ела, только курила (хотя курильщиком она не была) и спрашивала: «Что мне делать?» Весь мир для нее сузился до этих трех мерзавцев во главе с Туркменбаши. Это был последний день моего отпуска, утром мне надо было выходить на работу. Ночью позвонила Таня, я спала. Мой сын подошел к телефону, сказал: «Мама спит, ей завтра рано вставать». Утром я приехала на работу, стала ей названивать. Никто не отвечал. Так бывало, поэтому я не думала о самом плохом. Часов в шесть вечера я дозвонилась до ее брата, у которого были ключи. Он вошел в квартиру, Таня лежала на полу в ванной. Я позвонила живущей в соседнем с Таней доме вдове поэта Корнилова Ларе Беспаловой, ее дочь Даша – врач. Даша помчалась к Тане. Там были таблетки, датское снотворное, Таня купила их для сестры, но не успела передать. Даша нашла только пустой пузырек, из-под 50 таблеток.
В обмен на газ
Посмертная книга
– Правда, что у Татьяны в это время был перелом ноги?
Ногу она сломала до нового года, в начале декабря. Но все указания врача она выполняла. К тому моменту, как все началось, она уже ходила – правда, прихрамывала. Нога к этому не имела никакого отношения. Потом в «Московском комсомольце» появилась совершенно мерзкая заметка, написанная подругой Рейна. Мол, Таня сломала ногу, у нее была неудачная личная жизнь. И поэтому, мол, она все это и совершила. На самом деле все было не так. И с личной жизнью у нее было совершенно нормально. Потом поэты стали оправдываться. Но Ира Щербакова из «Мемориала», очень близкая Танина подруга, с детских лет, позвонила Рейну и Чупринину и сказала, чтобы они на похороны не приходили. И они не пришли. То есть эти люди понимали, что виноваты, какие бы они сплетни про Таню ни распускали, желая обелить себя.
– «Рухнаму» в итоге перевели?
– История с переводом «Рухнамы» заглохла. В печати проходила версия, что скорее всего это заказывал «Газпром». С Туркменией была такая практика (западные компании тоже так делали). Если они хотели на более выгодных условиях купить газ, то делали роскошное издание Туркменбаши небольшим тиражом, с этими книжечками приезжали в Ашхабад. Это была плата (или даже взятка) ради более выгодных условий контракта. Но потом все это дело заглохло.
Очень испугались
Во всем виноват Сапармурат Ниязов
– Правда ли, что после этого Рейн в литературных кругах стал «нерукопожатным»?
– Уже после этого был вечер в доме Цветаевой на Трехпрудном, и Рейна с женой Надей выгнали. Для кого-то он, может быть, и стал «нерукопожатным», но тем не менее Рейн участвует в каких-то литературных мероприятиях, куда-то все время ездит, его включают в составы каких-то делегаций. После гибели Тани жена Рейна прибежала в ПЕН-центр и заплатила взносы за три года. Они очень испугались. Ведь ПЕН-центр – это статус.
Съедали энергию
– Как известно, Таня принадлежала к либеральной интеллигенции, – подытоживает разговор Виктория Шохина. – В начале перестройки был скандал в ЦДЛ, когда туда вошли люди Осташвили с антисемитскими лозунгами. Уже потом выяснилось, что сами либералы их туда и пустили. Дальше был суд. Осташвили посадили, он потом повесился. Но тут дело вот в чем. Адвокат, который вел это дело, все время просил Татьяну сказать то, чего не было, преувеличить ситуацию. Например, дать показания, что ее ударили, обозвали жидовкой. Таня наотрез отказалась. Тогда адвокат говорит: «Татьяна Александровна, как вы можете? Вы смотрите на этого Осташвили, как на человека». Таня говорит: «А как я должна на него смотреть?» – «Вы должны смотреть на него, как на мебель». И Татьяна, несмотря на зависимость от либеральной общественности, все равно не могла пойти на это. Ясно, что Осташвили ей был не близок. Тем не менее она вела себя именно честно. Она говорила, что не может врать, подтверждать то, чего не было. Эта ее честность и стала одной из причин ее трагедии.
У нее было много друзей из разных социальных слоев. Будучи литераторской дочкой, она не могла жить в «заповеднике». И она многим своим знакомым помогала – не побоюсь сравнения, как мать Тереза. Притом, что она была и веселой, и насмешливой. Но она могла познакомиться на улице с совершенно неизвестным человеком, будь это какой-нибудь бывший милиционер или домработница. Про деньги я вообще не говорю. У нее их было не так много (а иногда и вовсе не было), но она их легко отдавала тем, кому это было нужно. К ней мог приехать любой человек, сказать: «Я пишу стихи, прозу». Она обязательно с ним встречалась, вникала в обстоятельства. Садилась и сама, не чинясь, перепечатывала какую-нибудь грязноватую рукопись. Потом несла ее в журналы. Не жалела себя. Подчас совершенно бездарные, случайные люди съедали ее энергию. Но остановиться она не могла. Она была невероятно открыта миру, а это на самом деле тяжело.
Татьяна Бек
– родилась 21 апреля 1949 года в Москве. Дочь известного прозаика Александра Бека. Первая крупная публикация – журнал «Новый мир» (1966). Окончила факультет журналистики МГУ. Первый поэтический сборник вышел в 1974 году. Критики тепло встречали ее стихи, но относили их к разряду женской поэзии. С 1975 года Татьяна работала в журнале «Вопросы литературы». Вела колонку в «Общей газете». Трагически погибла 7 февраля 2005 года.
Лев Рыжков
Источник: http://www.moscor.ru/social/gazpromu__gaz_poetu__smert/,
А теперь несколько слов - и не только для Галины Славской.
Я не прославляю на этом сайте Рейна. Но отражаю его литературную активность.
Временами он говорит о Бродском, иногда - что-то новое.
Если мне попадаются следы подобной активности других, связанных с Бродским, людей,
то я тоже помещаю копии их выступлений на этот сайт. Это мне представляется нормальным
и полезным для читателя. Я не хочу быть синим чулком, зажимать свой носик, говорить и думать:
"Фи, как дурно пахнет! Ой, сейчас упаду в обморок! Никогда этот текст не появится на данном сайте!"
Спокойно помещаю любые тексты, без правки, урезки, своих дополнений и комментариев.
Если комментарий хочет внести эксперт - всегда помещаю. Беда этого сайта - его некоторая
преждевременность. Все живы, включены в некую окопную игру-борьбу-перестрелку и меня часто спрашивают:
"Ты за кого?" А я за тех странных читателей, которые отчасти похожи на меня и им интересно то,
что я делаю и помещаю на сайт, но у них совершенно нет времени стягивать весь доступный материал
в одну кучу. В отличие от них я имею возможность использовать современные методики многократного
увеличения производительности труда, которые регулярно печатаются в моих журналах, и вы воочию видите
результаты их применения - семь толстых журналов ежемесячно, интрадей-стрессы на фондовой бирже
ММВБ ежедневно, сайты, писанина, фотографии, многочтение и запойная учеба и учеба - и много чего еще.
По данному адресу в Интернете создан живой и интересный сайт, не напрасно занимающий первую строчку
в поисковой системе ЯНДЕКС при вводе слова "Бродский".
Наш сайт лидирует по посещаемости при вводе слова "Бродский" на Яндексе.
Отрезал длинный шлейф из стран с низкой посещаемостью - см., напр., стр. 2808
(но все равно спасибо вам - Иран-Бельгия-Китай и многие другие -
в наше время всюду найдется пытливый студент или русский турист, коротающий вечер
в Интернет-кафе), оставил для легкой обозримости списка более-менее крупных посетителей
сайта памяти Иосифа Бродского - картина посещаемости в день выборки получилась такая.
Главный вывод довольно давно сделал поэт-гигант и бухгалтер по совместительству Борис Чичибабин,
с грустью, но твердо, говоривший мне в Харькове - настоящих читателей и ценителей стихов
очень мало - во всех странах и во все века!
Мне кажется, на этом сайте вольно дует ветер-свежак со своим кислородом и горным холодом.
Но попадаются и очень-очень-очень горячие странички!
Московская поэтесса Татьяна Бек. Фото А.Н.Кривомазова, 1985 г.
Если вернуться к Тане Бек, то могу сказать, что она 2-3 раза выступала
со своими стихами у меня в квартире. Мы пересекались в разных компаниях,
и я всегда видел, что теплота и симпатия у нас взаимны. Несколько раз я ее фотографировал
и потом видел эти снимки рядом с подборками ее стихов в "Огоньке" и "Московском комсомольце" -
всегда без указания авторства снимка и без гонорара фотографу. Один мой снимок она включила
в свой сборник стихов (по памяти - зеленая мягкая обложка).
Несколько раз звонками она приглашала меня на свои авторские вечера - и я приходил -
с фотоаппаратом и без. Один раз она заехала ко мне домой на ул. Машкова за оттиском
своих воспоминаний о Тарковском в моих журналах - и мы отлично посидели за прекрасным столом
со своими воспоминаниями втроем со Славой Амирханяном - режиссером двух фильмов
об Арсении Тарковском. Когда провожал ее на троллейбусную остановку, она сказала,
что ей все очень понравилось и чтобы я звал ее на такие встречи всегда, но они
у меня возникали непланово, спонтанно, неожиданно - а потом наступала очередь шахты -
работы на полный износ - и подобного звонка от меня больше не последовало, о чем я жалел и жалею...
О ее смерти порывалась дать в мои журналы интервью молодая дама, с которой познакомился
на вечере Инны Лиснянской в клубе ОГИ, но потом она передумала или связала себя
обязательством с другим журналом... Татьяна Бек любила стихи Бродского, ценила его прозу,
побывала на его чтении в Нью-Йорке, среди опубликованных в центральной российской прессе
некрологов Бродскому ее текст идет под номером 1.
Спасибо за внимание!
Т.Бек в своей рецензии «Время - Язык - Судьба» [4] характеризует сборник И.Бродского «Набережная неисцелимых» как книгу автобиографической и литературно-критической прозы, которая позволяет «войти в мастерскую: художника,: причаститься его тайнам бытия». По ее мнению, «Набережная неисцелимых» - «это литературоведение, философия, эстетика именно поэта». «В истории поэзии, - пишет Т.Бек, - нет, пожалуй, ни одной значительной фигуры, миновавшей соблазна обратиться к читателю со своей эссеистикой и критической или мемуарной прозой». Подробно излагая содержание сборника, Т.Бек делает попытку охарактеризовать своеобразие эссеистического метода И.Бродского. В эссе «Поэт и проза», по мнению автора рецензии, И.Бродский аттестует и свою собственную эссеистику. И хотя «в книге почти отсутствуют автохарактеристики,: вся она - комментарий к его собственному творческому пути и методу», считает Т.Бек. Статьи о Цветаевой свидетельствуют о том, какой «емкостью наделена критическая проза Бродского»: «говоря: о частности иного художественного мира,: он видит структуру целого», перенос из поэзии в эссеистику «чудодейственной образности» способствует, по мнению Т.Бек, возникновению стереоскопического эффекта. Как считает автор рецензии, разбор И.Бродским стихотворения М.Цветаевой «Новогоднее» напоминает движение «спиральными кругами», от слова к слову. Сквозь всю книгу И.Бродского проходит «неприятие тавтологии и клише как гибели искусства». «Наиболее существенной темой эссеистики» И.Бродского Т.Бек считает Время и Язык.
Источник: http://n-halitova.chat.ru/intro.html24 мая 2002 года.
В прямом эфире "Эха Москвы" Татьяна Бек - поэт, Влад Васюхин - поэт.
Ведущая эфира - Нателла Болтянская.
Отрывок...
Н.БОЛТЯНСКАЯ Добрый вечер! Сегодня наши гости поэты Татьяна Бек и Влад Васюхин.
Т.БЕК Здравствуйте!
В.ВАСЮХИН - Добрый вечер!
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Тема у нас сегодня грустная - непечатная поэзия. И не потому, что речь идет о ненормативной лексике или о неких политических незрелых виршах, а о том, кому она нужна, чтобы ее сегодня печатать. Как вы считаете? 15 лет назад я была в гостях у Влада в ГДРЗ на Качалова. Мы оба были немного моложе, он был начинающим журналистом, я была начинающим автором. Сегодня ситуация немного изменилась!
В.ВАСЮХИН - Да, по другую сторону микрофона быть, наверное, тяжело. Кому нужна поэзия? Тем, кто любит читать стихи. Мне кажется, во все времена такие люди были, есть и будут. Процент их, наверное, одинаков тоже во все времена, просто в иные годы возникает мода на поэзию, поэтов. И если говорили что-то физики в почете, что-то лирики в загоне, то вот когда-то лирики бывают в загоне, но тем не менее, какое-то количество людей, которым они интересны, есть. И второй момент время от времени возникают яркие личности, которые привлекают к себе внимание. Вот, вспыхнул Бродский, и интерес к поэзии возник. Вот если вспыхнет такое же еще по силе имя, то и читатели будут.
Т.БЕК А у меня нет ощущение, что поэзия когда-то была очень нужна, а потом стала совсем не нужна. Я немного старше вас, я могу выступать уже как человек, который делится опытом. На протяжении более 30 лет, того времени, что я живу поэзией, живу внутри этой среды, Влад сказал совершено точно примерно одинаковое количество людей, которые любят поэзию по-настоящему. Другое дело, что когда она была на стадионах, то там было больше людей. Хотя надо сказать, тут я с вами не совсем согласна, что она стала какой-то непечатной или менее нужной. Вот те люди, которые ходят на стадионы, теперь ходят в театр эстрады. Если вы заметили, огромные аудитории собирает, например, Андрей Дементьев, сейчас по всему городу висят огромные портреты Евгения Евтушенко, и по-моему, в КДС у него будет именно того жанра стихотворный вечер, который был популярен и тогда. Т.е. вот такая поэзия, массового плана
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Следует ли вас понимать, что Иосиф Александрович не собрал бы стадионы сегодня?
Т.БЕК Вы знаете, может быть, он, в порядке исключения, собрался просто потому, что это была бы сенсация, что человек приехал из эмиграции, и даже теперь с того света. Наверное, пришли бы люди, и которые поэзию любят, и которые любят сенсации. Но если бы он здесь жил в общей колее, я считаю, например, что мой любимый поэт из современников Евгений Рейн, он не меньше его по масштабу, но он уже собирает свои замечательные аудитории, человек в 200.
Н.БОЛТЯНСКАЯ - И называются они "Вечера на Рейне".
Т.БЕК Конечно, можно и так!
.......................В.ВАСЮХИН - Газеты тоже, книги время от времени, и читаю Бродского. И еще читаю Пушкина. Я недавно брал интервью у актера Виктора Сухорукова, который "Брат-2" и прочее, он кажется таким комическим персонажем, он сказал замечательную вещь я постоянно в метро читаю "Евгения Онегина", открываю с любого места и читаю. Я подумал как здорово! И вот неделю я по его примеру в метро читал "Евгения Онегина". На меня смотрели как на сумасшедшего слегка, т.е. человек "Евгения Онегина" не прочитал в школе, но я получал колоссальное удовольствие, потому что этот роман действительно можно с любого места читать. Попробуйте, советую слушателям.
Н.БОЛТЯНСКАЯ - А вы что думаете? Надо ли иметь в качестве ежедневного дежурного блюда немного стихов?
Т.БЕК - Мне даже трудно говорить с таких позиций. Видимо, нам надо было в начале договориться о терминах, что такое поэзия. Я, например, не уверена, что стихотворные тексты того, что поется под рок-гитару, я вовсе не умаляю эти тексты, но это может быть все-таки не тот же жанр, что Пушкин или Бродский. Поэтому мы тут как-то расширили рамки того, о чем мы говорим. Я-то сама вообще, для меня вопрос так не стоит, что каждый день понемножку, немного солнца в стаканчике холодной воды. Просто человек или живет этим, или нет. Кто в метро читает, кто где. Может, какие-то есть вопросы от слушателей? А то мы как-то, мне кажется, топчемся на месте.
.......................Н.БОЛТЯНСКАЯ - Хорошо, давайте попробуем, при моем глубоком респекте к поэту Бродскому. Но по-моему, уже стала крылатой абсолютно фраза Анны Андреевны, которая сообщила в один прекрасный момент, какую биографию делают нашему рыжему. В какой степени, на ваш взгляд, на восприятии его как поэта повлиял тот факт, что он был гоним властью?
В.ВАСЮХИН - Т.к. я очень люблю поэзию Бродского, на мой взгляд, это сейчас просто самый главный для меня собеседник. Не далее, как сегодня я книгу-интервью его читал и т.д. Я не люблю говорить в сослагательном наклонении, если бы да кабы. Конечно, безусловно, вот эта история, что с ним случилась в 60-х, когда его посадили и за тунеядство в ссылку отправили, и его вынужденная эмиграция в начале 70-х и т.д., нобелевская премия безусловно, все это способствовало привлечению внимания к нему. Говорили о Бродском сначала как о мученике советской системы, и это подтолкнуло читать его стихи. Но это не обязательно, у каждого поэта свой путь, своя дорога к читателю. Кто-то может сказать ах, какую рекламу его сделали! Но на самом деле там было, что рекламировать. Это очень хорошие стихи, вот и все.
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Инга сообщает, что ее дочь восьмиклассница думает, что Пушкин это герой ВОВ. Грустно.
Т.БЕК Да здравствует школа, в которой учится дочка Инги!
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Ага, вы ушли от ответа на вопрос о Бродском и о влиянии его биографии на его славу как поэта?
Т.БЕК - Просто меня не так вообще волнуют эти вопросы пиара. Но если все-таки заставить себя над этим задуматься, я думаю, что в какой-то степени, наверное, не в большей, чем ссылка Пушкина и его распри с царем. При прочих равных, если бы какой-то поэт меньшего дарования тоже поехал в ссылку, кстати, и были такие литераторы, все-таки так бы он не прозвучал. И уж то, что он так ритмически до сих пор влияет на любого молодого человека, а я очень много читаю юношеских стихов, включая даже одаренного и более зрелого вашего любимого поэта Глеба Шульпякова, очень часто эти поэты впадают в полную зависимость и калькируют ритмику и интонацию Бродского. И часто он им своим гениальным шлагбаумом перекрывает им путь, целому поколению. Вот это уже совершенно не за счет ссылки, Эткинда, нобелевских премий. Это колоссальное, мистическое влияние, которое ни от каких пиаров не зависит.
Н.БОЛТЯНСКАЯ - "Славомир Мрожек сказал, что неточная информация ведет к опрометчивым поступкам, о чем знает каждый, кто съел мухомор, будучи проинформированным, что это рыжик. От плохих стихов не умирают, но и они - отрава, только своеобразная", - Олег, Санкт-Петербург.
Т.БЕК Я думаю, что Олег, наверное, поэт, или пишет хорошую прозу, потому что он мыслит интересными метафорами. От мухоморов можно и умереть, и можно впасть в дикие, кстати, галлюцинации.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.Н.БОЛТЯНСКАЯ - Скажите, а как вы считаете, с чем был связан тот факт, что столь многократно охаянные к настоящему моменту шестидесятники, ну, считалось приличным для кандидата естественных наук хорошо знать поэзию. А сегодня? Ничего такого не происходит.
Т.БЕК Сегодня, вы знаете, я даже не знаю, что вообще происходит с кандидатами наук
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Но вот люди, которые в 60-е годы, все-таки люди науки в СССР считались в некоторой степени элитой, гонимой, прессингуемой, но элитой в некоторой степени. Так вот, среди них было принято знать поэзию хорошо, причем не только русскую. Сегодня среди нынешних успешных профессионалов этого не принято.
Т.БЕК У меня совершенно другой опыт общения с физиками. Они, конечно, раньше были и благополучнее, теперь они немного постарели. Я вот очень дружу с Дубной, я к ним время от времени еду на какие-то встречи в Доме ученых, но они немного стали более печальные, вот эти бывшие шестидесятники. Но они так же наизусть знают стихи, и Слуцкого, и Бродского, и Ходасевича, и сами пишут стихи. И у них в самое ближайшее время выходит, они наскребли где-то денег у каких-то спонсоров антология "Физики пишут лирику".
Н.БОЛТЯНСКАЯ - Я не про тех шестидесятников. Я про то, что происходит смена поколений. И люди, у которых в 60-е годы глаз горел, им уже немного больше лет, и глаз горит не так ярко. Но те, у кого сегодня должен бы гореть глаз, в том числе и на лирику, что-то как-то этого не происходит.
В.ВАСЮХИН - Мне кажется, ничего страшного, потому что сейчас рынок вообще, как бы духовный рынок, назовем это так, он очень заполнен. У вас есть возможность смотреть спектакли, которые сюда привозят, фильмы, мы можем покупать диски, кассеты, лезть в Интернет и т.д. Это я говорю о молодом поколении, к которому сам в свои 30 с копейками принадлежу. И поэтому если кто-то стихам предпочитает рок-концерт Ману Чао, да ради бога! Главное, что человек стремится заполнить свой досуг, что он не проводит время наедине с бутылкой или наркотиками
Источник: http://www.echo.msk.ru/programs/beseda/18554/Бек, Татьяна Александровна
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Татьяна Бек
 |
Татьяна Александровна Бек (21 апреля 1949, Москва — 7 февраля 2005, Москва) — русская поэтесса, литературный критик и литературовед. Член Союза писателей СССР (1978), Русского ПЕН-центра, секретарь Союза писателей Москвы (1991—1995).
Родилась 21 апреля 1949 года в Москве в семье писателя Александра Бека. Первая публикация стихов состоялась в 1965 году в журнале «Юность»[1]. Это были два стихотворения «Утро вечера мудренее» и «Я из этого шумного дома, / Где весь день голоса не смолкают, /… / Убегу по лыжне незнакомой…» В этом шумном доме, кооперативе "Московский писатель" по адресу 2-я Аэропортовская дом 7/15 (позднее ул. Черняховского 4), в пятом подъезде, она жила с 1957 года до середины 80-х годов.
Следующей публикацией была стихотворная подборка в журнале «Новый мир» в 1966 году.
В 1972 Бек окончила факультет журналистики МГУ. В 1974 году вышел ее первый поэтический сборник «Скворешники».
В 1971–73 Татьяна Бек была библиотекарем во Всесоюзной Государственной библиотеке иностранной литературы.
Значительное место в жизни и деятельности Татьяны Бек занимала критика и литературоведение. В 1976-1981 и 1993-2005 она была членом редколлегии и обозревателем журнала «Вопросы литературы». Вела литературную колонку в «Общей газете». К области ее литературоведческих интересов относилась современная литература и литература«серебряного века». Татьяна Бек в течение многих лет вела поэтический семинар в Литературном институте им. А. М. Горького.
Татьяна Бек — составитель поэтических антологий, она составила сборник «Акмэ. Антология акмеизма» (М., «Московский рабочий», 1997) и учебную антологию «Серебряный век» (М., 1997; также ряд переизданий).
В числе собственных переводов Татьяны Бек – датские поэты Поль Лакур и Бенни Андерсен. См. «Из современной датской поэзии». Перевод с датского. Москва, Радуга, 1983
Т.Бек - член Союза писателей с 1978; член секретариата Союза писателей Москвы; член Русского ПЕН-центра с 1991. Член редколлегии журнала «Вопросы литературы». С 2000 – сопредседатель (вместе с Олегом Чухонцевым) программы «Новые имена в поэзии» при Фонде культуры.
Татьяна Бек — лауреат поэтических премий года журнала «Звезда» и «Знамя», ежегодной премии Союза журналистов России «Серебряный гонг», лауреат конкурса «Московский счет» (номинация «Лучшая поэтическая книга года»).
«Стихосложенье было и остаётся для меня доморощенным знахарским способом самоврачеванья: я выговаривалась... и лишь таким образом душевно выживала», писала Татьяна Бек.
Она похоронена на Головинском кладбище.
По официальной версии причина смерти - обширный инфаркт. Тем не менее многие обсуждали вероятность самоубийства.
Сборники поэзии «Скворешники» (М.: Молодая гвардия,1974) «Снегирь» (М.: Советский писатель, 1980) «Замысел» (М.: Советский писатель, 1987) «Смешанный лес» (М.: ИВФ «Антал». 1993) «Облака сквозь деревья» (М.: Глагол. 1997) «Узор из трещин» (М.: ИК «Аналитика». 2002) «Сага с помарками» (2004)
Литературная критика
Татьяна Бек. До свидания, алфавит. Б.С.Г.-ПРЕСС, М., 2003, 639 с. ISBN 5-93381-127-0. Литературная критика, эссеистика и "беседы", автобиографические зарисовки и мемуары.
Татьяна Бек. Она и о ней: Стихи, беседы, эссе. Воспоминания о Т. Бек. Б.С.Г.-ПРЕСС, М., 2005, 832 с. ISBN 5-93381-183-1. Это книга издана в память о Татьяне Бек, здесь представлены ее последние стихи, беседы-интервью с известными деятелями культуры, острые эссе. Мемуарная часть состоит из воспоминаний о Татьяне Бек ее друзей, в основном литераторов.
 |
^ Журнал «Юность», 1965 г., № 12, с. 78 ^ http://www.compromat.ru/main/kulturka/turkmen2.htm ^ http://www.federalpost.ru/social/issue_18219.htmlСсылки
Стихи Татьяны Бек
См. также стихи Татьяны Бек на http://www.lib.ru/POEZIQ/BEK_T/
Татьяна Бек. Стихи
Независимая газета о Т.Бек http://exlibris.ng.ru/person/2005-03-17/5_verbatim.html
Moscow Times http://context.themoscowtimes.com/stories/2005/02/18/105.html
Евгений Степанов о Татьяне Бек
http://magazines.russ.ru/kreschatik/2007/1/st29.html
Могила Т.Бек на Головинском кладбище:
http://m-necropol.narod.ru/bek2.html
Источник: http://ru.wikipedia.org/wiki/Бек,_Татьяна_Александровна
Домашняя библиотека компромата Сергея Горшкова
|
Некролог "от поэта Рейна"Заместительница главного редактора "НГ" Шохина: участники проекта "переводы Туркменбаши" довели до самоубийства Татьяну БекОригинал
этого материала Виктория Шохина: Татьяна Бек не смогла оправиться от травлиПричиной гибели известной поэтессы стал несчастный случай, утверждает "Московский Комсомолец": в декабре, в гололед, 55-летняя Татьяна Бек сломала голеностоп и до последнего времени носила гипс. Поэтесса не выбиралась из дома, а первый выход в свет сделала на Татьянин день. Газета, ссылаясь на "друзей" поэта утверждает, что у нее не было причин совершить суицид. "Это не соответствует действительности", - сказала в интервью "Полит.ру" подруга покойной, ее коллега по "Независимой газете" заместитель главного редактора издания, критик Виктория Шохина. *** Оригинал
этого материала Она не могла молчать. И заплатила за это непомерно высокую ценуВиктория Шохина На страницах "НГ-Ex Libris"а" Татьяна Бек дважды выразила свое отношение к переводам из Туркменбаши, считая этот проект "не столько безумным, сколько непристойно прагматичным"
("НГ-EL", 2004, #
49). "Честная старуха" Татьяна Бек покончила жизнь самоубийством 2005-02-08 14:59:40
В Москве скончалась известная российская поэтесса Татьяна Бек. По неофициальной версии, ее смерть могла наступить в результате самоубийства. В то же время в редакции "Литературной газеты", с которой сотрудничала Бек, сказали, что Татьяна Бек "скончалась от обширного инфаркта у себя дома". Как сообщил друг поэтессы Владимир Войнович, Бек была "очень чувствительным, обидчивым и ранимым человеком", а в последнее время тяжело переживала разрыв с некоторыми из своих друзей. Он отметил, что последние дни каждый день говорил с ней по телефону, и "она была в ужасном состоянии". Между тем, поэтесса продолжала работать и выступать. Татьяне Бек было 55 лет. Она автор семи книг стихов и многочисленных критических статей. Преимущественно печаталась в журналах "Новый мир" и "Знамя". Лауреат премий журналов "Литературное обозрение", "Звезда", фонда "Знамя", сообщает "Newsinfo". На протяжении долгого времени Татьяна Бек была членом российского Пен-клуба, доцентом Литературного института. В позапрошлом году вышла ее последняя книга — это были воспоминания. Друзья отзываются о ней как о замечательном поэте со своей жизненной программой, хорошем человеке и верном друге. "Когда-то она написала, что состарится, но от своего не отступит, сказала о себе, что будет "честной старухой", - сказал Войнович, добавив, что она "действительно была щепетильно честным человеком". Источник: http://www.federalpost.ru/social/issue_18219.html Опубликовано в журнале: «Крещатик», 2007, № 1 In memoriam Евгений Степанов Бек с препятствиями, или Записки соседа Мемуары
Источник: http://magazines.russ.ru/kreschatik/2007/1/st29.html Опубликовано в журнале:
«Вопросы литературы», 2005, № 4 Игорь Шайтанов Путь, пройденный по восходящей
Источник: http://magazines.russ.ru/voplit/2005/4/sh11.html Целую крепко Татьяна Бек: письма последних лет Отрывок 14 апреля 2004 г. Виктория, привет... Когда все сделаешь, – непременно мне пришли: главное, чтобы не было даже мелких фактических ошибок. У Евгения Рейна есть устный рассказ (в нескольких вариантах) о том, как он, Рейн, познакомил в середине 60-х Слуцкого и Бродского в нижнем буфете ЦДЛ. Встретились, заранее назначив точный час, днем. Оба – Борис Абрамович и Иосиф (за глаза он с чуть ироничным почтением называл того «Борух») – волновались. Старший, по свидетельству Рейна, вел себя как добрый дядюшка, угощающий приезжих племянников: заказал несколько бутылок пива и массу знаменитых цэдээльских слоеных пирожков с мясом и с капустой. Первая фраза, как утверждает Рейн, которую Слуцкий сказал Бродскому, звучала так: «Учтите, что тогда я был там, на сцене, всего минуту». Речь шла о трагическом для Слуцкого участии в собрании, на котором клеймили и исключали Пастернака. Источник: http://exlibris.ng.ru/person/2006-02-09/3_bek.htmlживое слово
от живого автора к живому читателю
Источник: http://aptechka.agava.ru/statyi/periodika/inter9.html Опубликовано в журнале: «Звезда», 2004, № 2 Татьяна Бек Огромный подросток. К портрету Евгения Рейна |
На мой взгляд, Рейн наиболее значительный поэт нашего поколения, то есть поколения, к которому я принадлежу...
Иосиф Бродский. 1988
А кто есть Рейн для поколения идущих вслед? А чем он отличается от поэтов своего поколения? А что он значит для меня лично?
Попробуем разобраться.
Поэт милостью Божьей - бурлящий стихом и в жизни удивительно на свои стихи похожий - Евгений Рейн до середины 1980-х, то бишь до своего почти пятидесятилетия, книги, напечатанной типографским способом в родном отечестве, не увидел. Печатные страницы почти полностью были отданы "лироэпикам" иного толка, о которых с саркастической серьезностью и убийственной иронией сказал Фазиль Искандер: "Идеологизированный писатель старается писать так, чтобы понравиться главному носителю идеологии... Он, писатель идеологизированный, рисует человека на фоне конечной цели идеологии, этой вечности для бедных".
Евгений Рейн, один из самых славных и любимых читателем лириков современной России, сотворил свою собственную неидеологизированную вечность, и к нему применима ахматовская формула из стихотворения "Поэт":
Он награжден каким-то вечным детством,
Той щедростью и зоркостью светил,
И вся земля была ему наследством,
А он ее со всеми разделил.
За последнее десятилетие у Рейна вышло много книг, назовем основные: издание нью-йоркского "Эрмитажа" - избранное "Против часовой стрелки" (1991) с предисловием Иосифа Бродского; сборник "Нежносмо..." (М., 1992) с иллюстрациями Александра Харитонова; книга поэм "Предсказание" (М., 1993); сборник "Балкон" (М., 1998); книга "Арка над водой" (М., 2000), соединившая стихи хрестоматийно отобранные и совсем свежие...
В 1996 году Рейн, как ни странно, получил Государственную премию России. Справедливость восторжествовала - поэт оценен и услышан широко, но сколь поздно, с какими потерями для читателя прежде всего!
Пока соцреалисты пекли многотиражный пирог, Рейн - поэт редчайшей одаренности - испытывал свой сокровенный талант журналистской, сценарной и прочей поденкой, упираясь взглядом и слухом в однообразный пейзаж:
От Октября до Мая провис один кумач.
Вставай, страна родная, под пионерский плач.
Точно фиксируя горестные и абсурдные приметы той современности, поэт не пылал бунтарской ненавистью к государственной машине, к душным лабиринтам ее местно-кафкианского замка. Он с барственной кротостью и гордым смирением разделял общую участь. Его протест против тоталитарной доктрины выражался в лукаво-юродивой неподчиняемости тому самому идеологизированному сознанию, о котором пишет Искандер (не секрет, что Рейн является прототипом искандеровской, одноименной процитированному стихотворению Ахматовой, повести "Поэт"). Сохранить себя Рейну - помимо дара и интеллекта - помогло вечное спасительное детство, которое и на склоне лет отличает подлинного художника от дошлого приспособленца-имитатора. Причем детство это было неблагостным, сиротским, сразу угодившим во всенародную трагедию, о чем поэт, сочетая первозданную свежесть зрения и горестную зрелость ретроспекции, напишет в пронзительном наброске "Сорок первый" (название, как это часто бывает у Рейна, полемически отсылает нас к кинематографу):
...был мой дядя неудачник...
Папа был убит под Псковом,
без ноги вернулся дядя.
Мы стояли на платформе...
В сорок первом... в Ленинграде...
Вот откуда родом этот поэт: такова его пожизненная платформа.
Внутренне одинокий, ибо остро единственный, автогерой Рейна редко предстает в одиночестве: он всегда в кругу людей, в толпе, на торжище, на площади, в переулке. Он независим и в то же время не отторжим от человеческой общности:
Зачем же врать - я шел со всеми,
Безумен, счастлив, неуклюж!
Ни один современный российский поэт с такой дерзостью и рьяностью не вводил в лирику повседневный быт; и нищую красоту глухой периферии, ее грязь, сор, ветер; и абсурд городской коммуналки, где "было от пол-литра так близко до ножа"; и грубую доброту с дивной тарабарщиной. Причем, если поэты "лианозовской школы" - от Сапгира до Холина - показывали этот обиход с ерническим отстранением, то Рейн давал его в отображении оголенном, но при сем романтическом, во всей бедственной прелести. Старики и молчуны, инвалиды и безумцы кажут нам в стихах Рейна свою прежде мало кем замеченную стать и грацию... Кстати, тринадцатилетним подростком Рейн играл в футбол на первенстве района и был (мистика судьбы - в любом ее повороте) центральным защитником. Эту собственную участь поэт обдумывает в верлибре "Цветущий май", который я ради экономии места процитирую как ритмическую прозу: "После матчей я шел пешком к себе на Фонтанку полтора часа. Нельзя было подступиться к трамваю, даже на "колбасе" не было места. Вот почему я остался защитником навсегда. В мое время защитники далеко от ворот не отходили, я и теперь не делаю ничего такого - вечно около своих ворот. Что такое защита? В словаре сказано: это значит оберегать, охранять, отстаивать, заступаться, не давать в обиду, закрывать, загораживать, охраняя... (Здесь и далее курсив в цитатах мой.) Защитники - особые люди, свой у них гороскоп, свои привычки, даже язык у них свой". Не о футболе - о поэтической доле сказано.
Поэзия Рейна персонажна - в этом ее специфика. Он сам о себе говорит так: "Отрезок между прозой и поэзией - это лучшая почва для моей лирики. Мне нельзя сеять на традиционном, то есть на археологическом уровне, не могу разметать чернозем жизни и, погрузившись на метр в чистое искусство, помещать зерна туда. Не прорастут"... Игра меж поэтическим и прозаическим, меж мировой культурой и "низкой" материей повседневности, меж традицией и выбросом в неизвестное причудливо воплощается и в пространстве поэм Рейна, балансирующих меж белым стихом и верлибром... Книгу поэм он задумал написать году в 1974-м. Уже тогда придумал название - "Предсказание" - и сразу понял, что нужна абсолютно новая форма. В то же время Рейна, повторяю, бесконечно занимала прозаизация стиха с сохранением всего внутриэнергетического потенциала поэзии. То есть так, чтобы не переходить границу прозы. Он (знаю это по бесконечным, вот уже четверть века длящимся и драгоценным для меня разговорам с Рейном) погрузился в замечательные белые стихи, выделяющиеся в русской поэзии: "Обезьяна" Ходасевича, шедевры из книги Кузмина "Форель разбивает лед" и до некоторой степени (только до некоторой) поэмы Луговского из книги "Середина века". И Рейн начал пробовать на разные лады свой белый стих, который требует необыкновенной виртуозности (если монотонно чередовать белые строчки, это рискует стать невыразительным). Наш поэт придумал такую "раздвижную строку", чтобы звучал не только пятистопник, но и шестистопник, семистопник, чтобы вводились облегчения и утяжеления (то есть пиррихий и спондей)... Дальше - слово самому Рейну (нашу с ним обширную беседу можно прочесть в моей книге "До свидания, алфавит" (М., 2003)): "Судьба мне благоприятствовала. Я уехал на месяц в Киев, была зима, мягкая, прелестная зима. Мне сняли номер в гостинице "Ленинград", и у меня практически не было знакомых - не с кем было убивать время. Я купил целый ящик сухого молдавского вина (удивительно вкусное красное вино!) - ящик! - и за две недели написал пять или шесть этих самых белых поэм... Прошли годы. Я написал еще поэму "Алмазы навсегда", потом - "Мальтийского сокола", всего, кажется, десять белых поэм. И я понял, что я для себя это исчерпал и форма как бы сносилась. Что необходим новый поворот. И я написал поэму "Вермеер" - может быть, менее удачную, но я через нее вернулся к принципу Маяковского, когда поэма состоит из разных кусков - каждый со своим ритмом и своей строфикой. Главы-мозаика... Всего я написал пятнадцать поэм".
Утверждаю, что Рейн - единственный современный поэт, одолевший границу меж отдельным пространным стихотворением и поэмой-мозаикой. Сотворитель нового ритможанра.
Ефим Эткинд в свое время опубликовал статью о рейновских поэмах "Я вырастал в забавнейшее время..." ("Литературная газета", 31 мая 1995 г.), дав ей подзаголовок - "О двух "четверках". Исследования Ю. Лотмана как ключ к стихам Е. Рейна". В этой статье автор, в частности, сравнивает пушкинский кружок лицеистов с его идеалами и бытом (он отмечает: важнейшей чертой этого круга был "культ братства, основанного на единстве духовных идеалов", экзальтация дружбы и идущая отсюда праздничность, ибо "праздник всегда связан со свободой") - и, с другой стороны, коллективный портрет круга учеников Ахматовой и адептов неопетербургской поэзии, зафиксированный Рейном. Эткинд напоминает нам: "Сам Евгений Рейн родился в середине 30-х, Иосиф Бродский младше на пять лет; другие члены "ахматовской четверки" примерно того же возраста. В жизнь и литературу они вступили вместе, подобно четверке лицеистов 175 лет назад. Ощущение братства связывает родившихся в 30-х годах нашего столетия с их далекими предшественниками. Правда, оно оказалось хрупким..." (Поясним: хрупким, ибо двое - Бродский и Рейн - резко опередили соседей по четверке, чем, как водится, вызвали завистливое отторжение.) Общая черта ахматовцев с пушкинцами - переполненность стиховыми воспоминаниями и реминисценциями. Герои рейновских поэм, молодые люди, пропитаны поэзией предшественников и старших современников: Пастернака, Мандельштама, Ходасевича, Ахматовой, а также стихами друг друга. Причем у Рейна, надо это подчеркнуть, цитаты очень часто - по-разговорному иронические.
Весьма убедительно развернуто Эткиндом сопоставление поэмы Рейна "Няня Таня" с пушкинским образом Арины Родионовны. Именно няня Таня, прошедшая раскулачивание и немецкий плен, посвятила будущего поэта в главные таинства духовного бытия: "...Я все тебе скажу. Что ты была права, что ты меня / всему для этой жизни обучила: / терпению и русскому беспутству, / что для еврея явно высший балл..."
Подчеркивая новаторство рейновских поэм, Эткинд пишет, что автобиографический рассказ в стиховой форме получил распространение лишь в ХХ столетии - прежде этого почти не делали... Только в ХХ веке стали рождаться такие поэмы, как "Первое свидание" Андрея Белого, "Возмездие" Блока, стиховые повествования о своем детстве Вяч. Иванова, уже позже стихоповести С. Липкина ("Вячеславу. Жизнь переделкинская"), белые стихи Иосифа Бродского - о судьбах соучеников ("Школьная антология")... "Поэмы Рейна, - пишет Эткинд, - ближе всего к этому циклу Бродского: они и написаны чаще всего тем же белым ямбическим пятистопником, то и дело отступающим от регулярности. Стихи позволяют иначе сжать реальность, чем проза, требующая последовательной аналитичности и более или менее выдержанного стилистического единства. В стихах можно соединить самый простой рассказ с загадочно-метафорическим прорывом в душевные глубины - ни в какой прозе такие сопряжения невозможны".
Именно в этих стихах Рейна созрели прозы пристальной крупицы: с начала 1990-х он - блистательный мемуарист, рассказчик, эссеист. Его прозаические книги "Мне скучно без Довлатова" (СПб., 1998) и "Заметки марафонца. Неканонические мемуары" (Екатеринбург, 2003) - уникальные образцы абсолютно самобытного и новаторского жанра, который сам автор не без самоиронии определил так: "аллея монументов - правда, не все они из бронзы".
В те же годы в поэзию Рейна властно вошла история, ее декоративный театр. Это опять же быт, но на сей раз быт исторический. В этих стихах живут и движутся в направлении гибельного катарсиса тени большевизма... Тотальная бесовщина ХХ века переплетается с ежедневными земными делами людей "внеисторических". Но и тех, и других неумолимо поглощает исторический рок:
И все это отрада - встают, поют заводы,
и дед в большой артели народу тапки шьет.
А ну, еще полгода, ну, крайний срок - два года -
и все у нас наденут бостон и шевиот.
Но в темном коридоре, в пустынном дортуаре
сжимает Николаев московский револьвер,
и Киров на подходе, и ГПУ в угаре,
и пишет Немезида графу "СССР"...
...А я стою и плачу. Что знаю, что я значу?
Великая судьбина, холодная земля!
Все быть могло иначе, но не было иначе,
За все ответят тени, забвенье шевеля.
Немезида - греческая богиня возмездия, которая, как известно, изображалась с весами и уздечкой, с мечом и плетью, с крыльями и колесницей. Они символизировали контроль, возмездие, кару. Возникшая в этих стихах богиня (заметим - нам это дальше пригодится, что она у поэта сатирически осовременена и мыслит под стать советскому бюрократу), как никакая другая верховная сила, музе Рейна чужда. Он никого никогда не контролирует, не судит, не карает. Разве что себя самого - бесконечно. Как, впрочем, и любой неподдельный интеллигент.
Ни у одного русского поэта мы не найдем такой естественной оксюморонности - то есть сведения воедино, казалось бы, прямо противоположных слов, состояний, оценок. Порою это выражено кратко: правда неправды, женственность мужества, белая темнота. Порою - развернуто, что мы проиллюстрируем лишь несколькими из множества возможных примеров: "Бушует европейская погода - / светлым-светло или темным-темно..."; "Может, это будет слишком рано / или поздно"; "Жили мы дивно и жили ужасно"; "Что же теперь роптать на прилив и отлив?". И наконец: "Я хотел бы умереть с тобою? / Нет и да". Натура поэта настолько чужда максимализма и категоричности, что постоянно мечется меж полярностями и упорно двоится. Таким образом, это единство противоположностей предстает в стихе Рейна (опять прибегнем к формуле его великого учителя - Анны Ахматовой) нарядно обнаженным. Посему наш любимый поэт-современник оставляет за собою прерогативу показывать мир и дух в их ускользающей сложности, не судя и не вынося однозначных приговоров.
Оксюморонен сам характер, явленный в лирике Рейна. Это его парадоксальный нрав - сплав кротости и удали, терпения и гибельной дрожи, оскорбленного сиротства и связи с миром. А если не вполне всерьез, то повторю определение, данное Рейну одним знакомым: "Он - смесь Ноздрева и князя Мышкина".
Теперь рассмотрим отношения Евгения Рейна со временем и пространством. Ключ к его личному "хронотопу" - глубинная ностальгичность зрения. Он даже недавнее (а порою - сиюминутно протекающее) видит с огромной дистанции, любому пустяку придавая исторический и космический масштаб. Рейн смотрит на "здесь и сейчас", заранее тоскуя по следующему мгновенью, когда нынешнее станет прошедшим: "И это не только благо, но это и наказанье, / ибо придется уехать, припоминая все это". Тоска заведомой утраты сменяется восторгом перед всесильем данной нам с детства памяти: "И встанут года из развала, / и прошлое сбудется впредь" (еще один парадокс: о прошлом поэт говорит в будущем времени - чудеса лирической грамматики). Только Рейн может сказать так:
Сто лет тому назад в гостинице районной,
с палаткою пивной в одно объединенной,
мы жили вместе с ним... <...>
...Автобус привозил экскурсию из Пскова,
в соседнем номере два дюжих рыболова
горланили "Варяг", а местный пионер
играл побудку нам на собственный манер.
Заметим, как естественно сосуществуют в урбанистическом пейзаже знаки далеких друг от друга эпох и социальных устройств: древняя ли Русь, советские ли приметы, - и все это гротескуется сказочным зачином "сто лет тому назад", ненавязчиво отсылающим читателя к великому колумбийцу Маркесу ("Сто лет одиночества"). Границ нет и не может быть - Немезида, напоминаю, пишет графу "СССР"; "ушивают штанины стиляги-подлюги/ и рифмует гекзаметры новый Гомер"; "новый Иерусалим - это ВДНХ"; "Сетунь разливается за Летой"... Именно здесь ключ к той креативной загадке, которую намечает, обращаясь к творчеству Рейна, Е. Невзглядова: "Повод для стихов у Рейна может быть на удивление незначительным: внезапное впечатление и явившаяся мысль, будучи даже совсем пустячными, имеют подспудную связь с самыми важными, ключевыми моментами и представлениями, составляющими систему ценностей поэта".
Особая тема - страсть Рейна к путешествиям, неважно - каким: на трамвае по Ленинграду (можно на речном - по Фонтанке), или в Италию, или в Америку, или в Узбекистан, в Грузию, на Камчатку. В одном из стихотворений он обзывает жизнь "однократной кругосветкой", а в другом утверждает:
И дальний перестук,
что возле трех вокзалов, -
последний близкий друг
всех павших и усталых.
На мой вопрос, что именно поэту дают ближние прогулки и дальние странствия, Рейн ответил однажды так:
- Путешествие - это не только поезд или самолет, это новые пейзажи, другие люди, другие обычаи... Я, например, очень люблю музеи, но не краеведческие, а такие... Собрания живописи, галереи. Но главное, в путешествиях есть что-то легкое, что меня манит: случайные разговоры с попутчиками. Обожаю сидеть в чужом городе в кафе. Я такой "бульвардье" (от слова "бульвар"), мне всегда путешествия помогали писать. Бывали просто уникальные случаи. Когда я был в Италии в первый раз - через неделю я начал писать (а был я там месяц) и писал только об Италии, такой "дневник путешествия". Хорошо ли, худо ли, - написал книжку "Сапожок". А вообще, путешествия поворачивают мой мозг в особую сторону - чувствую себя легче. И с людьми лучше схожусь, и настроение у меня хорошее. Еще Гоголь говорил: "Дорога лечит" - и если ему становилось тошно до психоза, то он сразу садился и уезжал. Для меня путешествие - это благо и лекарство..."
Не отсюда ли - особенность рейновского словаря, который изобилует поездами, автобусами, грузовиками, последними электричками, лодками, моторками, пароходами, парусниками, катерами, бригами, а также тарахтящими вместе на взлетной полосе истребителями и серафимами (перечень можно продолжать почти бесконечно), - они несут в этом мире нагрузку как метафоры движения, так и символа пути. Зачастую далекие города и "края света" плавно переходят у Рейна в образы искусства: "И дрейфует Папанин у полярных торосов, / и рисует голубку формалист Пикассо". Или: "Венеция цвела сиреневым, что Врубель".
Живопись вообще занимает огромное место в поэзии Рейна: он любит, импровизируя, писать стихотворные вариации на темы Дюрера, Модильяни, Рембрандта, Дега или Малевича. И он не просто любуется в стихах полотнами художников - он признается в любви к чернорабочей ипостаси их ремесла:
Люблю я мастерские, скипидаром
пропахшие и лаком, где висят
грунтованные свежие холстины,
где масло, и гуашь, и акварель...
Но главное, что он, наш певец, черпает из мировой живописи собственно поэтические средства для выражения цветовой гаммы и пластики мира: "Против дома Кваренги / сел я выпить вина. / Словно на акварельке / уплывала Нева"; "а на западе в тумане / солнце - клюквенный мазок"; "огонь летит над грязной белизной"; "желт ампир, и воздух матов"; "автопортрет в проточной воде"... И так далее. Словом, Рейн - не иллюстратор, а на наших глазах творящий импрессионист, он же - передвижник (опять почти оксюморон).
А сколько в стихах Рейна одомашненной и прирученной поэзией музыки! Кто-то свистит ему танго "Соловей", и звучит "труба Армстронга" (его Рейн именует чернокожим архангелом); и "душит Шубертом давний сплин"; и "Скрябин по клавишам бьет"; и "на разбитом рояле запавшие клавиши, / по которым мальчишеский марш проходил"... А вот еще важнейшая для художественной философии Рейна строка: "Музыка жизни - море мазута" - снова перекрестье резко отдаленных стихий. Рейн-смысловик постоянно ныряет во влажные недра слова, как музыкант, и оно начинает у него именно звучать, а не значить: "граница, гробница, грибница - / мерещатся ночью слова". Или: "о, иностранное слово среди пароходного шума!"... Слово у Рейна часто жертвует семантикой ради природного звука: "Я слышу крик полночного орла - / последнее напутственное слово..."
С годами крепнет тяга Рейна к мягкому (без "дыр-бул-щылов") словотворчеству. Его неологизмы (например, "нежносмо", сотворенное поэтом из половинки романсовой строки "...нежно с морем прощалось..." - по лекалу слова "письмо") или, по его определению, "самодельные слова" почти не бросаются в глаза: легкотяжелая штора; вокзальство; нежняночка; листописание... Как тут не вспомнить дивное слово "тихотворение", созданное Бродским и окликнутое Рейном в обращении к памяти грандиозного младшего друга "24 мая": "Как могло, так прощалось - от стихотворения к тихотворенью - / майской ночью, помешанной только, но не вовсе безумной".
Писано уже о самобытности рейновских рифм: они разом и полные (редко - корневые или усеченные), и неповторимо асимметричные изнутри: Нева - вина; обледенело - налево; Кваренги - акварельки; повилика - половинка... Таким образом, на всех музыкальных уровнях рейновской поэтики мы наблюдаем плодотворный синтез фольклора и авангарда, как в классическом джазе.
Вообще восприимчивость поэзии Рейна к магии и попросту к лабораторным навыкам иных искусств поразительна. Из архитектуры он черпает приемы композиции, из кинематографа - секреты сменяющихся планов, из фотографии - виртуозную возможность остановить мгновенье и вырвать из житейского хаоса опорную деталь.
Если же говорить о доминирующем жанре в поэзии Рейна, то это, конечно, элегия, но не сельская, как это водилось во времена Жуковского, а исключительно городская. (И, добавим, всегда со "вспрыскиванием" из иных жанров - то из оды, то из баллады, то из песни.) Недаром Иосиф Бродский, с проницательностью и любовью представляя Рейна читателю, называет его "элегическим урбанистом". При этом Бродский, размышляя об изуродованности любой поэтической судьбы в России ХХ века, - что стало здесь нормой, - предостерегал своего друга от несдержанности и надрыва, от преувеличенной иронии и форсированной искренности. "Именно поэтому, - пишет он, - хочется положить ему на стол Вергилия или Проперция". Выходит, Бродский желал бы охладить и гармонизировать речь Рейна. "Человек, живущий в империи, - утверждал он, - тем более в разваливающейся, не много потеряет, отождествив себя с теми, кто в сходных обстоятельствах две тысячи лет назад не позволил себе впасть в зависимость от творящегося вокруг и чья речь была тверда. Последнего, впрочем, Рейну, чей голос звучал и не пресекся в эпоху имперского окостенения, не занимать".
Хорошо. Пускай Вергилий и Проперций полежат у Рейна на столе (хотя где - стол его вечно завален газетами, журналами, альбомами, программками, рукописями юных учеников, черновиками, фотографиями, письмами - всем этим жалким и великим мусором жизни). А я думаю о другом. О поэзии как акте самоврачевания и, вслед за тем, врачевания собою других. Однажды Рейн рассказал мне, почему он вообще начал писать стихи. Лет до четырнадцати он страдал сильными приступами бронхиальной астмы. И когда шел в школу по набережной Фонтанки, то быстро начинал задыхаться. Со временем он инстинктивно нащупал способ сопротивляться удушью: стал ритмически произносить первые попавшиеся слова. Ему становилось легче...
- А потом, - спросила я Рейна, - когда ты писал уже настоящие стихи, тебе тоже дышать становилось легче?
- Да, конечно, - ответил он. - Потому-то я их, несмотря ни на что, и писал.
P. S. А закончить эти заметки я позволю себе собственным стихотворением, написанным в конце 80-х уже окончившегося столетия. Это не только посильный портрет моего друга, но и, простите за дерзость, попытка очертить в стихах силуэт его уникальной музы.
* * *
Я все тот же, все тот же огромный подросток
С перепутанной манией дела и гнева...
Е. Рейн
Ты, надевший впотьмах щегольскую рубаху,
Промотавший до дыр ленинградские зимы,
Ты, у коего даже помарки с размаху
Необузданны были и непоправимы,
Ты, считая стремительные перекосы
Наилучшим мотором лирической речи,
Обожая цыганщину, сны, парадоксы
И глаза округляя, чтоб верили крепче,
Ты - от имени всех без креста погребенных,
Оскорбленных, униженных и недобитых -
Говоришь как большой и капризный ребенок,
У которого вдох набегает на выдох,
Ты - дитя аонид и певец коммуналок -
О, не то чтобы врешь, а правдиво лукавишь.
Ты единственный (здесь невозможен аналог)
Высекаешь музыку, не трогая клавиш.
И, надвинув на брови нерусское кепи,
По российской дороге уходишь холмами,
И летишь, и почти растворяешься в небе
Над Москвою с ее угловыми домами.
А вернешься - и все начинается снова:
Смертоносной игры перепады и сдвиги,
И немыслимый нрав, и щемящее слово.
И Давидова грусть, и улыбка расстриги.
Источник: http://magazines.russ.ru/zvezda/2004/2/b14.html
