Спорные страницы
Иосиф Александрович Бродский. 1980 год.
Фото из журнала Vogue.
Автор снимка Orving Penn.
(Из коллекции Валентины Полухиной).
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть, дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Каппадокия Сто сорок тысяч воинов Понтийского Митридата - лучники, конница, копья, шлемы, мечи, щиты - вступают в чужую страну по имени Каппадокия. Армия растянулась. Всадники мрачновато поглядывают по сторонам. Стыдясь своей нищеты, пространство с каждым их шагом чувствует, как далекое превращается в близкое. Особенно - горы, чьи вершины, устав в равной степени от багрянца зари, лиловости сумерек, облачной толчеи, приобретают - от зоркости чужестранца - в резкости, если не в четкости. Армия издалека выглядит как извивающаяся река, чей исток норовит не отставать от устья, которое тоже все время оглядывается на исток. И местность, по мере движения армии на восток, отражаясь как в русле, из бурого захолустья преображается временно в гордый бесстрастный задник истории. Шарканье многих ног, ругань, звяканье сбруи, поножей о клинок, гомон, заросли копий. Внезапно дозорный всадник замирает как вкопанный: действительность или блажь? Вдали, поперек плато, заменив пейзаж, стоят легионы Суллы. Сулла, забыв про Мария, привел сюда легионы, чтоб объяснить, кому принадлежит - вопреки клейму зимней луны - Каппадокия. Остановившись, армия выстраивается для сраженья. Каменное плато в последний раз выглядит местом, где никогда никто не умирал. Дым костра, взрывы смеха; пенье: "Лиса в капкане". Царь Митридат, лежа на плоском камне, видит во сне неизбежное: голое тело, грудь, лядвие, смуглые бедра, колечки ворса. То же самое видит все остальное войско плюс легионы Суллы. Что есть отнюдь не отсутствие выбора, но эффект полнолунья. В Азии пространство, как правило, прячется от себя и от упреков в однообразии в завоевателя, в головы, серебря то доспехи, то бороду. Залитое луной, войско уже не река, гордящаяся длиной, но обширное озеро, чья глубина есть именно то, что нужно пространству, живущему взаперти, ибо пропорциональна пройденному пути. Вот отчего то парфяне, то, реже, римляне, то и те и другие забредают порой сюда, в Каппадокию. Армии суть вода, без которой ни это плато, ни, допустим, горы не знали бы, как они выглядят в профиль; тем паче, в три четверти. Два спящих озера с плавающим внутри телом блестят в темноте как победа флоры над фауной, чтоб наутро слиться в ложбине в общее зеркало, где уместится вся Каппадокия - небо, земля, овца, юркие ящерицы - но где лица пропадают из виду. Только, поди, орлу, парящему в темноте, привыкшей к его крылу, ведомо будущее. Глядя вниз с равнодушьем птицы - поскольку птица, в отличие от царя, от человека вообще, повторима - орел, паря в настоящем, невольно парит в грядущем и, естественно, в прошлом, в истории: в допоздна затянувшемся действии. Ибо она, конечно, суть трение временного о нечто постоянное. Спички о серу, сна о действительность, войска о местность. В Азии быстро светает. Что-то щебечет. Дрожь пробегает по телу, когда встаешь, заражая зябкостью долговязые, упрямо жмущиеся к земле тени. В молочной рассветной мгле слышатся ржание, кашель, обрывки фраз. И увиденное полумиллионом глаз солнце приводит в движенье копья, мослы, квадриги, всадников, лучников, ратников. И войска идут друг на друга, как за строкой строка захлопывающейся посередине книги либо - точней! - как два зеркала, как два щита, как два лица, два слагаемых, вместо суммы порождающих разность и вычитанье Суллы из Каппадокии. Чья трава, себя не видавшая отродясь, больше всех выигрывает от звона, лязга, грохота, воплей и проч., глядясь в осколки разбитого вдребезги легиона и упавших понтийцев. Размахивая мечом, царь Митридат, не думая ни о чем, едет верхом среди хаоса, копий, гама. Битва выглядит издали как слитное "О-го-го", верней, как от зрелища своего двойника взбесившаяся амальгама. И с каждым падающим в строю местность, подобно тупящемуся острию, теряет свою отчетливость, резкость. И на востоке и на юге опять воцаряются расплывчатость, силуэт, это уносят с собою павшие на тот свет черты завоеванной Каппадокии. 1992 Источник: http://josephbrodsky.narod.ru/kappadokia.html
Author: Александр Павлов
Title: “ДЖОЗЕФ БРОДСКИ”
No: 8(72)
Date: 20-08-2002
Я с удивлением узнал, что в Санкт-Петербурге на Васильевском острове в 2003 году планируется установить памятник американскому гражданину Джозефу Бродски, который у нас назывался Иосиф Бродский, но не удивился, что конкурс на проект и установку монумента будет финансироваться американцами.
Скульптор Эрнст Неизвестный сделал широкий жест и отказался от заманчивого предложения, предоставив молодым ваятелям попробовать свои силы, но тут же дал совет, чтобы лицо Бродского было всем понятно, т.е. узнаваемо. Я тоже хочу попробовать...
15 октября 1963 года в Комарове Бродский знакомится у Анны Ахматовой с Лидией Чуковской. Несколько дней они о чем-то совещаются, а Бродский настолько любезен, что сосед по даче А.Гитович называет его "холуем". Правда, вскоре приносит свои извинения и Бродскому, и Ахматовой.
Затем в ноябре в газете "Вечерний Ленинград" появился фельетон под названием "Окололитературный трутень", где описывался нетрудовой образ жизни Бродского.
Параллельно по времени идет следствие по крупному валютчику Уманскому. Некий Шахматов, проходящий по этому громкому делу, у которого при аресте обнаружили револьвер, заявляет, что револьвер у него уже имелся при попытке совместного с Бродским угона самолета из Самарканда в Афганистан.
Идея и план захвата самолета принадлежат Бродскому. Они скупили все четыре билета для пассажиров маленького самолета типа ЯК-12. Рассчитали время полета без дозаправки горючим. Бродский должен был нанести удар камнем по голове летчика, а Шахматов, сам бывший летчик, взять на себя управление самолетом, обойти радары. Но за час до полета Бродский вдруг передумал: "Я отказался от него (угона — А.П.) только в самый последний момент. И это произошло не из-за страха, а просто жалко стало, что не увижу каких-то людей..."— признался он в 1982 году Соломону Волкову.
Бродскому предъявили обвинение "в попытке измены Родине", но, поскольку никто из двадцати свидетелей по "делу Уманского" не знал о попытке угона самолета, то Бродского отпустили. Он не сказал всей правды об этом ни Ахматовой, ни Чуковской. А те, зная правду, возможно, ни за что не стали бы его защищать.
Друг Ахматовой писатель Ардов в декабре 1963 года устроил Бродского в психиатрическую больницу имени Кащенко с целью избежать судебного преследования за тунеядство. Но тот вскоре покинул больницу и спрятался в Тарусе на даче друзей известной журналистки Фриды Абрамовны Вигдоровой, которая своими ходатайствами стала основным действующим лицом в освобождении Бродского от суда, а потом и из места ссылки.
Как известно, за Бродского, которого осудили на 5 лет административной ссылки за тунеядство, просили в ЦК Маршак, Чуковский, Твардовский. Жан-Поль Сартр обращался к Микояну и говорил, что в октябре 1965 года в Париже соберутся писатели и тема Бродского будет непременно. Солженицын отказался защищать, сказав: "Еще ни одному писателю ссылка не повредила".
И это была правда. Бродский назвал ее лучшим временем в своей жизни: работал 3-4 часа в день, за полтора года три раза приезжал на несколько дней в Ленинград, а друзья (Найман, Рейн и др.) гостили у него в деревне.
Когда в сентябре 1965 года Бродского освободили, Лидия Чуковская сказала Анне Ахматовой, "что после всего перенесенного ему нужен был бы санаторий на 26 дней санаторной нормальной жизни.
— Какая может быть нормальная жизнь, у кого все навыворот?— сказала она,— с каторги вернулся румяный, здоровый..."
Сам же Бродский признавал в одном из своих многочисленных интервью: "советская власть ... давала по морде мне... я вообще все это заслужил".
Чем же отблагодарил Бродский и его "команда" за досрочное освобождение? Об Анне Ахматовой они до сих пор печатают грязные слухи, Лидию Чуковскую выставил лицемеркой, когда она заявила: "Бродский... освобожденный Бродский. Тот, кого на один месяц и восемнадцать дней не дождалась Фрида". Умирающая Фрида Вигдорова умоляла его приехать к ней проститься. Напоминаю, он был в отпусках три раза за полтора года. "Умереть, спасая поэта, достойная смерть",— заявил он. О Сартре же сказал следующее: "Его нельзя причислять к интеллектуалам". Это о человеке, который в 1965 году отказался от Нобелевской премии по литературе.
Как видим, Бродский и его "команда", возглавляемая Евгением Рейном, не гнушались ничем, чтобы опорочить или принизить значение того или иного литератора, или присвоить себе чужую интеллектуальную собственность. Например, в интервью под названием "Гений в изгнании" Бродский объявил следующее:
— Если я могу чем-то гордиться как русский поэт, так это тем, что в 1961 или 1962 году ... впервые в России за сорок лет или даже больше, я употребил слово "Душа".
— Правда? (спрашивает корреспондент.— А.П.)
— Да. И я продолжаю его использовать. Как только ты это сделал, пути назад нет".
Если бы это наглое вранье слышала Анна Ахматова, она бы точно выгнала Бродского из дома. Хоть он и не любил ее стихи, но уж, наверно, слышал слово "душа", когда она читала стихотворение "С самолета", написанное в мае 1944 года:
"Как в первый раз, я на нее,
На Родину, глядела.
Я знала! Это все мое —
Душа моя и тело"
Поэзию Бродского одни называют "литературной", другие — "заумной"; третьи — тяжеловесной, архаичной, монотонной. Отправная точка его философских построений — это духовное "богоборство": "Меня не привлекает загробная жизнь. Христос — это натюрморт, застывшая жизнь". Конечно, после таких слов Русская Православная Церковь отказала в захоронении Бродского рядом со Стравинским и Дягилевым в Венеции.
В 1972 году Бродский был выдворен из СССР. В 1980 году получил долгожданное гражданство США: "Есть все-таки какая-то высшая справедливость, что я живу в Америке",— восхищался он.
В 1982 году он призывал создать "интернациональную бригаду для борьбы с советскими войсками в Афганистане".
В 1987 году он получил Нобелевскую премию как американский писатель-эссеист. Сергей Довлатов рассказывал, что кому-то в Нобелевском комитете дали понять, что дни Бродского из-за болезни сочтены и надо поторопиться. Бродский по поводу вручения премии высказался вполне откровенно и цинично: "Это наша команда победила!".
В последние годы жизни он превратился в литературного раба, сетуя, что успевает выполнить только 20 процентов из заказанных статей и тем. "Будущее не принадлежит ни вере, ни идее, Если что и способно объединить мир, так это деньги... Деньги — это настоящий правитель мира... Поверьте мне: настанет день, когда люди будут отличаться друг от друга только тем, какую они имеют валюту".
Отменяя свое литературное завещание: "На Васильевский остров я приду умирать" и объявляя новое: "похоронить в Сан-Микеле",— Бродский духовно порывает с Россией: "я лучше поеду в Польшу, чем в Россию... я лучше поеду в Вильнюс, чем в Санкт-Петербург", Иосиф Бродский или Джозеф Бродски — гражданин США, американский поэт-лауреат за год до своей смерти объявляет миру и своей "команде": "Я не считаю себя русским интеллигентом", т.е. просьба больше не беспокоиться.
В городе, который потерял сотни тысяч своих жителей во время фашистской блокады, кощунственно ставить памятник тому, кто вольно или невольно обеляет итальянских фашистов: "...с итальянским фашизмом все не так просто. Просто, конечно, но... В фашистской Италии, в общем, не преследовали евреев. Антисемитизма там вообще нету... Желтых звезд в Италии просто не было... У них адмирал был еврей..." А сотни замученных бойцов Сопротивления из многих стран мира в "скорбных виллах", в которых порой своей жестокостью палачи превосходили гестапо, а десятки тысяч итальянских солдат в России? Они что, ели здесь макароны и пели "Санта Лючия"?
Николай Гумилев, замечательный поэт, муж Анны Ахматовой, сказал ей в 1916 году: "Ты научила меня верить в Бога и любить Россию". Видимо, как и в школе, Бродский был плохой ученик.
Источник: http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/072/12.html
