Спорные страницы
Одна сторона квадрата: за стеной - кладбище острова Сан-Микеле.
Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Небо над могилой Бродского ранним июльским ветренным, пасмурным и неприветливым утром...
Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Кладбищенская церковь острова Сан-Микеле.
Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Высоченные кипарисы, как часовые, охраняют покой мертвых.
Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
Первый канал. Новости
Воскресенье, 23.03.2008 05:59
10 лет назад не стало Иосифа Бродского - поэта, лауреата Нобелевской премии
День памяти Иосифа Бродского. Десять лет назад - 28 января 1996 года - он скончался от инфаркта в своей нью-йоркской квартире. Великий русский поэт, лауреат Нобелевской премии стал эмигрантом не по своей воле. Советская власть объявила его тунеядцем и выслала. Сначала - из родного Ленинграда, а потом - вообще из страны.
Покидая Родину, Бродский написал дерзкое письмо Брежневу, где были пророческие слова: "Я верю, что я вернусь. Поэты всегда возвращаются".
Об американской жизни русского поэта - репортаж нашего корреспондента Владимира Ленского.
Престижный старинный колледж Маунт Холиок в Массачусетсе. Бродский читал здесь лекции один семестр в году, два раза в неделю. Он был требователен, заставлял расслабленных американских студентов учить наизусть русские и английские стихи. Виктория Швейцер была коллегой Бродского по кафедре русской литературы.
Виктория Швейцер, профессор русской литературы: "Он не подсюсюкивал, не садился на корточки. Он с ними был самим собой. И рассказывал им, и требовал с них на своем уровне".
Когда Бродский получил Нобелевскую премию, на воротах колледжа повесили огромный плакат в честь, как на нем было написано, "нашего русского поэта".
Иосиф Бродский (архивная запись): "Я часть этого, я часть этого языка, то что у меня получается на бумаге - лучше или хуже - и есть моe отношение к России"
С тех пор маленький кабинет русских словесников очень изменился, фотографию Бродского с любимым котом Миссисипи на стол поставили недавно. В отремонтированном заново особняке почти ничего не осталось от старого дома, который так нравился поэту.
Иосиф Бродский (архивная запись): "От всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи".
Роман Каплан хорошо знал Бродского в Нью-Йорке. Поэт стал даже совладельцем его ресторана "Русский самовар".
Роман Каплан, владелец ресторана "Русский самовар": "Как любой гений Бродский понимал про смерть. Мысли о смерти и в стихах, и в жизни все время его преследовали".
Бродский тем не менее любил маленькие радости жизни: кофе, сигареты, пельмени. Шутки ради, балансируя на стыке русского и английского, зарифмовал меню любимого ресторана, где не пожалеешь, что заказал винегрет, а пельмени и вовсе для всех.
Роман Каплан: "Винегрет - You won't regret. Пельмени For many. Его любимые пельмени..."
Но при всем удобстве Америки, он любил Петербург. Даже в Нью-Йорке он поселился в домике на Мортон Стрит, поближе к набережной Гудзона.
В марте 95-го Бродского навестил Анатолий Собчак и уговорил его приехать в Питер, но вскоре получил письмо с отказом. Поэт извинялся за причиненные мэру неудобства: "Меня коробит от перспективы оказаться объектом позитивных переживаний в массовом масштабе, - писал он - подобные вещи тяжелы и в индивидуальном".
Бродский не мечтал о возвращении на Родину эдаким гением на белом коне. Ему претила мысль о пафосных общественно-политических мероприятиях по поводу приезда великого поэта. Бродский просто хотел съездить домой. К сожалению, этим планам так и не удалось осуществиться.
Когда-то Бродский написал: "На Васильевский остров я приду умирать".
Но жизнь сложилась иначе. И свой последний покой поэт обрeл в Венеции -
в городе, который он любил так же, как родной Петербург.
На кладбище острова Сан-Микеле похоронены и другие знаменитые сыны России -
Сергей Дягилев и Игорь Стравинский.
Остров Сан-Микеле. Photo by Mario Vercellotti (vermario). 2007-02-17 (original upload date).
Источник: http://en.wikipedia.org/wiki/Image:Isolasanmichele.jpg
У российских туристов, которые бывают на Сан-Микеле, есть традиция:
они оставляют на могиле Иосифа Бродского не только цветы, но и шариковые ручки.
Источник: http://www.1tv.ru/owa/win/ort6_palm_main.main?p_topic_id=85520
Взгляд из космоса. Остров мертвых - такой маленький - и такой большой на самом деле!
Первоначально сильно подзаблудившись, попытался на чистой интуиции найти верный путь - куда там!
Если идешь без плана - перед тобой чистой воды лабиринт. Из квадрата в квадрат, из квадрата в квадрат - глаза быстро становятся оловянными.
Отснял мешок незапланированных кадров (то, что видишь-очевидишь, местами потрясает!), даже немного испугался -
хватит ли аккумулятора и остатка флэшки на Бродского? - но последнее слово японской фототехники оказалось на высоте...
Источник: http://maps.google.com/maps?f=q&hl=en&q=venice,+italy&ll=45.446674,12.346509&spn=0.006202,0.021458&t=k&hl=en
Попытка - не пытка: по памяти, идя все время прямо, в последнем квадрате
могила под деревьями - пожалуй, вот здесь...
При увеличении верхней четверти изображения получаем слабо светящееся
белое пятнышко - могила Иосифа Бродского...
Итак, могила Бродского - худо-бедно - но видна из космоса!
Могила Иосифа Бродского. Фото А.Н.Кривомазова, 12 июля 2007 г.
В начале ХХ века Анна Ахматова воспела зеленую воду Венеции.
Сто лет спустя космический спутник подтверждает - вода зеленая.
Венеция Бродского как фантастическая рыбка - этакий коричневый безголовый карасик (или сапожок с полной женской ножки)
- под жабры рядятся вокзалы. Вид, конечно, очень-очень сверху.
Вся эта космическая съемка заставила меня по-новому взглянуть на Лукку и - в параллель и в пику -
на некий маленький российский городок, который в детские и юношеские годы пытливыми ногами измерил вдоль и поперек -
иногда с книжкой, иногда с удочкой, но никогда с девушкой, ибо репутация девушек в те годы в малых городках нашей Родины
должна была находиться на безусловно спутниковой высоте...
Венеция
(Venezia)Венеция - самый удивительный и самый знаменитый город в мире - город на воде, располагается в восточной части Северной Италии. Венеция - один из крупнейших в Европе центров международного туризма, город кино- и театральных фестивалей и международных художественных выставок.
Величественные и прекрасные дворцы образуют причудливый и таинственный мир, где отрешенное изящество готики соседствует с пышной роскошью барокко. И почти повсюду слышен плеск воды, которая, омывая цоколи зданий, отражает архитектурные шедевры.
Основной транспорт в Венеции — речной трамвай, есть и речное такси, прогулка на котором обойдется гораздо дороже. Исторический вид транспорта — 11-метровая, изогнутая в виде полумесяца гондола неизменного черного цвета. Она предназначена в основном для туристов.
Тесно застроенный роскошными старинными зданиями, исторический центр Венеции расположен на 120 низких песчаных островах, соединенных 400 мостами и мостиками. Дворцы XV—XVIII веков построены в своеобразном венецианском стиле, в котором чувствуется влияние востока (венецианская готика образована из элементов готики и мавританского стиля).
Сердце Венеции - площадь Сан-Марко. Расположившись на вершине колонны, крылатый лев — геральдический символ Венеции — обозревает грандиозный собор Сан-Марко, каменное кружево дворца Дожей, вонзившуюся в небо колокольню (высота 100 м), где Галилео Галилей в 1609 году установил свой первый телескоп. Изяществом отделки отличаются аркады и балкон еще одного шедевра венецианской архитектуры — Дворца дожей. На самом краю площади высятся две колонны — символические ворота в Венецию. По площади снуют бесчисленные продавцы сувениров и уличные фотографы, всегда многолюдны старинные кафе "Флориан" и "Куадри". Знаменитый мост Вздохов соединяет Дворец дожей со зданием бывшей тюрьмы.
Большой канал ("Канал Гранде"), напоминающий по форме букву "S", — главная улица Венеции. Через него переброшены лишь три моста. Мост Риальто считается самым красивым, самый знаменитым и самым древним мостом Венеции. Дворцы вдоль Большого канала олицетворяют славу и силу Венеции всех эпох – от XII столетия до XX. Самым знаменитым дворцом является Золотой дом, построенный в XV веке. Сейчас в нем размещается художественная галерея.
В юго-восточном конце Большого канала расположена церковь Санта-Мария делла Салуте. Великолепны также дворцы Фондако деи Турки, Джустиниани, палаццо Редзонико и Ка-да-Мосто. Очень красива церковь Санта-Мария Глориоза-деи-Фрари.
Работы всех без исключения великих венецианских мастеров XIV–XVIII вв. выставлены в 24 залах Галереи Академии. К жемчужинам этой коллекции относятся творения Джованни Беллини, Витторе Карпаччо, Джорджоне, Тициана, Веронезе, Тинторетто. Из музеев стоит отметить Коллекцию Пегги Гутенхейм (Пикассо, Магрит, Эрнст, Танги, Дали, Кандинский, Брак и др.), Музей византийских икон (крупнейшее за пределами Греции собрание), Музео Орьентале (восточное искусство).
На острове Мурано находятся заводы, производящие знаменитое венецианское стекло. Во время экскурсии на стекольную фабрику можно увидеть, как это делается. Здесь же находится базилика Санти-Мария-э-Донато, которая считается образцом венецианского зодчества (1140 г.). Остров Бурано славится своими кружевами, которые с XVI в. плетут местные женщины. На острове Сан-Микеле расположено утопающее в цветах кладбище, где покоятся некогда влюбленные в Венецию Сергей Дягилев и Игорь Стравинский. На острове Торчелло с VII в. сохранилось самое древнее во всей лагуне здание — огромный византийский собор Санта-Мария-Ассунта, освященный в его нынешнем виде в 1008 г.
Всемирно знаменитый венецианский карнавал родился в 1094 году. Он длится ровно 10 дней – с 6 по 16 февраля. Благодаря Джакомо Казанове, начиная с XVIII века, расширилась гамма костюмов, дополнивших скромные черные накидки и длинноносые маски.
Главным жизненным эликсиром города всегда оставалась вода, поэтому каждый год в праздник Вознесения Христова здесь одновременно проводился и специальный пышный ритуал, во время которого венецианские дожи торжественно «обручались» с морем и бросали в его волны золотой перстень.
Источник: http://www.votpusk.ru/country/kurort.asp?CN=IT&CT=IT012
"Российская газета" - Центральный выпуск, № 4573 от 28 января 2008 г.
Сегодня - годовщина смерти Иосифа Бродского, русского поэта, лишенного родины, американского профессора и нобелевского лауреата, обретшего покой на острове мертвых - венецианском кладбище Сан-Микеле.
Некоторое время назад я написал письмо Петру Вайлю, известному писателю, который был близко знаком с Бродским в последние годы его жизни. Я попросил Вайля рассказать о нем и о его любимом городе - Венеции. Петр согласился, причем не просто рассказать, но и показать те места, которые Бродский особенно любил в этом городе. Мы договорились о встрече и три дня гуляли с Вайлем и его женой Элей по Венеции. Я задавал вопросы - Петр отвечал и с удовольствием показывал. Так родилась эта публикация. Я очень хочу, чтобы теперь читатели "Российской газеты" совершили ту же прогулку по Венеции Бродского в обществе Петра Вайля без посредников. Поэтому убираю свои вопросы и оставляю то, что услышал сам.
Но прежде то, с чего мы начали. Декабрьской ночью 1973 года Иосиф Бродский стоял на ступеньках венецианского вокзала "Санта Лючия", впервые приехав в этот город. То, что он чувствовал при этом, навсегда осталось в строчках его эссе - "Набережная неисцелимых". Собственно, с этих строчек мы и начали наше путешествие в поисках Бродского. "Ночь была ветреной, и прежде чем включилась сетчатка, меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня - синоним: запах мерзнущих водорослей. Для одних это свежескошенная трава или сено; для других - рождественская хвоя с мандаринами. Для меня - мерзлые водоросли... Похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии. Тут их, абсолютно свободных, хватало, и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха".
Прочитав это, шагнули и мы...
"Харрис-бар", Fondamenta degli Incurabili - Набережная Неисцелимых
История нашего знакомства с Иосифом Бродским начинается в декабре 1977 года. Я в это время жил в Риме, ожидая оформления документов для переезда в Америку. И вот однажды в русской газете прочитал, что в Венеции проходит бьеннале инакомыслия. Сел на поезд и отправился в Венецию. И здесь имел удовольствие и счастье познакомиться с Синявским, с Бродским и с Галичем, который умер через две недели в Париже. Так вот, приехал на венецианское бьеннале как нормальный советский человек: мне казалось, что для участия в этом мероприятии нужны специальные аккредитации, пропуска и тому подобное. На деле оказалось все иначе. Я пришел в оргкомитет и стал что-то объяснять девушке на своем тогда чудовищном английском, и она отвечала мне примерно на таком же. Но в какой-то момент, взглянув в свои списки, стала сама приветливость и предупредительность: вам, господин Вайль, сказала она, предоставляется отель с полным пансионом на три дня за счет оргкомитета. Это потом выяснилось, что несчастная девица перепутала меня с известным диссидентом Борисом Вайлем, который после выезда из СССР жил в Копенгагене, числился в приглашенных гостях бьеннале и по стечению обстоятельств не смог приехать в Венецию. Но я-то этого не знал. И, что характерно, все произошедшее представлялось мне тогда совершенно естественным: мол, на Западе к людям и должны относиться именно так. Короче говоря, проживая на халяву в Венеции, я активно участвовал в мероприятиях бьеннале, ходил на "круглые столы", посещал экспозиции и выставки, в том числе выставку Олега Целкова, с которым мы познакомились и в первый же вечер изрядно выпили, шляясь по городу.
В один из дней моего счастливого пребывания здесь, в кулуарах бьеннале, я увидел, что какой-то человек пытается пройти, а служитель его не пускает. Служитель говорил по-итальянски, а посетитель - только по-английски. К тому времени я жил уже четыре месяца в Италии и довольно много про себя воображал. Поэтому посчитал себя достаточно знающим язык, чтобы помочь человеку. И, что характерно, помог, о чем-то мы там со служителем договорились. Во всяком случае человека пропустили. Мы познакомились. Его звали Иосиф Бродский. Стихи его я , разумеется, знал, но откуда ж мог знать, как он выглядит! Поговорили. Бродский сказал тогда, что русскому человеку лучше жить если не в России, то в Америке. Потом я много раз вспоминал эти его слова. Вероятно, он имел в виду и многонациональность, и масштаб территории, то, что было похоже на СССР...
А примерно через день Бродский читал свои стихи в какой-то из аудиторий бьеннале. Я впервые слушал его неподражаемое литургическое пение стихов...
Он жил тогда в "Лондре" - отеле на главной набережной Венеции, а его приятельница, американская эссеистка Сюзан Зонтаг, - в отеле "Гритти". Там неподалеку знаменитый "Харрис-бар", где бывала куча знаменитостей, в частности Хемингуэй, а вот теперь и Бродский. Во всяком случае, по его же свидетельству, именно в этом баре он встретил Рождество 77-го года вместе с Сюзан Зонтаг. Наверняка они пили коктейль "Беллини" - фирменное изобретение "Харрис-бара": умелая смесь шампанского и натурального сока белого персика. Хотя Бродский любил и кое-что покрепче - граппу, например. Не исключено, что они ели еще одно изобретение "Харрис-бара", а точнее его хозяина, синьора Чиприани, владельца самого роскошного отеля в Венеции. Там останавливаются голливудские звезды, приезжающие на Венецианские кинофестивали. Так вот, однажды знакомая Чиприани, знаменитая актриса пожаловалась ему на то, что доктор запретил ей есть любое приготовленное мясо. И великодушный Чиприани специально для нее изобрел блюдо, ставшее потом очень популярным. Это тончайше нарезанные листы сырой говядины под оливковым маслом с лимоном и пармезаном. Блюдо получило имя великого венецианского художника Карпаччо. Не исключено, что в Рождество 1977 года Бродский, очень любивший мясо в любых видах, и Сюзан Зонтаг ели карпаччо здесь, в "Харрис-баре".
Вот что известно точно: в один из этих дней она позвонила ему и пригласила посетить вдову известного поэта Эзры Паунда. Паунд был субъектом фашиствующим, сотрудничал с Муссолини. Бродский относился к нему неприязненно, однако на встречу со вдовой, известной итальянской скрипачкой Ольгой Радж, пошел. Я говорю об этом визите только потому, что благодаря ему возникло это легендарное название знаменитого эссе Иосифа - Fondamenta degli Incurabili - Набережная Неисцелимых. Вот как у него написано. "С фашистами - молодыми или старыми - я, по-моему, никогда не сталкивался, зато со старыми коммунистами имел дело не раз, и в доме Ольги Радж, с этим бюстом Эзры на полу, почуял тот самый дух. От дома мы пошли налево и через две минуты очутились на Fondamenta degli Incurabili".
С этой набережной связана одна загадка. Многие считают, что ее не существует. Действительно, вы нигде не найдете этого названия. И все-таки это неправильно. Посмотрите вот сюда. Видите полустертую надпись на облупившейся стене? Второе слово относительно понятно - Инкурабили. А первое почти стерто. Остался фрагмент, что-то вроде "атаре". Что бы это значило? Давайте спросим у местных жителей. Вон видите, старик выходит из дома как раз на набережную...
Ага! Он говорит, что "атаре" - это часть слова "затаре", на венецианском диалекте "дзаттере" - "набережная". Но вы послушайте, как он сам называет это место! Именно "фондамента дельи инкурабили". Стало быть, у Бродского все правильно.
Знаете, в Нью-Йорке он дал мне почитать это эссе в рукописи - по-английски. Заглавие же было по-итальянски: Fondamenta degli Incurabili. В разговоре Бродский сказал: по-русски будет "Набережная Неизлечимых". (Это потому, что в этом месте когда-то существовал госпиталь, где содержались неизлечимые сифилитики.) Я тогда сказал, что "неисцелимых" звучит лучше "неизлечимых". Он тут же согласился: да, так лучше. Американские издатели попросили его изменить итальянское название, и в английском варианте эссе стало называться Watermark (марка глубины). У меня хранится экземпляр этой книги с дарственной надписью: "От неисцелимого Иосифа".
А вот и еще одна достопримечательность. Видите, буквально в ста метрах от Набережной Неисцелимых дом под номером 923. Здесь и по сей день живет Роберт Морган, друг Бродского, которому посвящено это эссе, американский художник, однажды приехавший в Венецию, да так и оставшийся здесь. Он и сейчас пишет свои работы и удачно их продает. Они сошлись с Бродским, как ни странно, на общем интересе к истории мировых войн и работе спецслужб. Почему-то Иосифа это интересовало. Короче, с Морганом им было о чем поговорить. Постепенно они подружились и часто встречались здесь, в кафе "Нико", рядом с подъездом дома Роберта. Кстати, он же привел Иосифа и в ресторанчик "Локанда Монтин", где висит его картина. Это в пяти минутах от дома 923. Вскоре "Монтин" стал одним из любимых заведений Бродского.
Когда я в очередной раз уезжал в Венецию, он спросил меня, где я обычно обедаю. И со свойственным ему вниманием и дотошностью дал три любимых адреса, среди которых был и этот. Еще один - траттория "Алла Риветта" - неподалеку от Сан-Марко, где подают чикетти - маленькие бутербродики, которые Иосиф обожал. А последний адрес понравился лично мне больше других - харчевня "Маскарон", неподалеку от церкви Санта Мария Формоза. Там на простых деревянных столах бумажные скатерти, с потолка свисают лампочки на плетеных проводах, а в меню всего три-четыре блюда. Не хочешь - не ешь. Зато если захочешь - не пожалеешь. Иосифу нравилась эта непритязательность и отсутствие помпы, мне тоже.
Ну, вот, пожалуй, и все о Набережной Неисцелимых. Посмотрите напоследок через пролив на соседний остров Джудекку. Это, пожалуй, единственное место в Венеции, которое напоминает Неву. Может быть, поэтому оно было дорого ему. Не знаю, он ничего не говорил об этом.
Пансион "Академия", Сан-Пьетро
В первый раз Иосиф приехал в Венецию 35 лет назад, зимой 1973 года. Его встретили и отвезли в его первое венецианское пристанище - пансион "Академия". Об этом у него есть свидетельство в "Набережной Неисцелимых": "Мы высадились на пристани Accademia, попав в плен твердой топографии и соответствующего морального кодекса. После недолгих блужданий по узким переулкам меня доставили в вестибюль отдававшего монастырем пансиона, поцеловали в щеку - скорее как Минотавра, мне показалось, чем как доблестного героя, - и пожелали спокойной ночи... Пару минут я разглядывал мебель, потом завалился спать".
35 лет назад этому пансиону очень повезло: тут поселился человек, который написал в том же 73-м свою знаменитую "Лагуну": "Три старухи с вязаньем в глубоких креслах/ толкуют в холле о муках крестных;/ пансион "Академия" вместе со/ всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот/ телевизора...". В 93-м я останавливался здесь и послал Бродскому открытку из этого пансиона, чтобы ему было приятно.
Так же повезло отелю "Лондра" на набережной Скьявони: здесь в 77-м Иосиф написал стихотворение "Сан-Пьетро" об одноименном венецианском островке в районе Кастелло, который ему очень нравился. Там редко бывают туристы, это такие рабочие рыбацкие кварталы Венеции, чем-то напоминающие любимую им Малую Охту в Питере. Тут старые обшарпанные дома с высокими трубами "фумайоли", древний собор Сан-Пьетро с покосившейся колокольней. С половины пятнадцатого до начала девятнадцатого века он, а не Сан-Марко, был кафедральным собором города. Стихотворение Бродского о знаменитом венецианском тумане - "неббия": "...Электричество/ продолжает в полдень гореть в таверне./ Плитняк мостовой отливает желтой/ жареной рыбой.../ За сигаретами вышедший постоялец/ возвращается через десять минут к себе/ по пробуравленному в тумане/ его же туловищем туннелю"...
Он любил бродить по этим улочкам, в отдаленной части Венеции, мимо северной стены "Арсенала", от которой виден остров Сан-Микеле, мимо длинной стены госпиталя к площади Сан-Джованни и Паоло: "...Держась больничной стены, почти задевая ее левым плечом и щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив".
Венеция - кошачий город, символ ее - лев, семейство кошачьих. Иосиф сам обожал котов, а его жена Мария звала их домашнего кота Миссисиппи и Иосифа - котами. Эй, коты, идите сюда! Что характерно, и тот и другой откликались немедленно. Он любил повторять вслед за Ахматовой, как можно определять людей: "Мандельштам - кошка - кофе" или "Пастернак - собака - чай". Сам он, конечно, был "Мандельштам - кошка - кофе". Да и я, честно говоря, тут ближе к нему. Как и во многом другом.
Нет, не могу сказать, что мы были с Иосифом друзьями. Ведь дружба - это отношение равных. Вот с Довлатовым мы дружили. А в наших отношениях с Иосифом я всегда смотрел снизу вверх. Невозможно было утратить ощущение, что рядом с тобой гениальный человек. Однажды девушка из нашей компании, с которой Бродский был едва знаком, пригласила его на свой день рождения. Это было еще до нобелевки. И он совершенно неожиданно приехал. Человек 20 толпились в одной двадцатиметровой комнате. Причем 19 человек в одной половине и один - Иосиф - в другой. Там, на его половине, был какой-то круг от света лампы на полу, и он задумчиво чертил по нему ногой. Понимаете, никто не решался к нему подойти и заговорить. Потом я набрался смелости, подошел, и мы заговорили об античной поэзии. В любой компании, где он появлялся, мгновенно становилось ясно: произошло нечто значительное. Таков был масштаб этой личности.
Однажды я спросил его: к кому вы относитесь как к старшему? Он поразмышлял и сказал что, пожалуй, только к двум людям: к Чеславу Милошу и к Леве Лосеву. Хотя Лев Лосев был старше его всего на 3 года.
Думаю, что и Мария в полной мере понимала, что ее муж - гениальный поэт. Она увидела и услышала его впервые на его публичном выступлении в Париже. Потом написала ему письмо. И они долгое время переписывались. Не по электронке (тогда еще это не было распространено), а на бумаге, при помощи конверта, адреса, написанного от руки, и почтового ящика. (Кстати, Иосиф так и не освоил компьютер, пользовался пишущей машинкой до конца жизни.) И вот, когда после этой длительной переписки они встретились, Иосиф влюбился сразу же. Он увез ее в Швецию, и через два месяца они поженились в Стокгольме. Она потрясающе красива, такая мадонна Беллини с великолепными тяжелыми волосами. Дома они с Иосифом говорили на английском, хотя Мария знала русский (мать ее из рода Трубецких-Барятинских, а отец - итальянец; Винченцо Соццани был высокопоставленным управляющим в компании "Пирелли"). Когда у Бродских бывали гости из России, они говорили по-русски. И только если разговор касался сложным тем, Мария извинялась и переходила на английский, так ей было легче. Она прекрасно образована, окончила Венецианскую консерваторию, хорошо знает музыку. Однажды мы заговорили об Альбане Берге, и я упомянул, между прочим, даты его рождения и смерти. Иосиф переспросил: вы что, хотите сказать, что знаете даты жизни Альбана Берга? Этого просто не может быть! Мария, ты слышишь, он утверждает, что помнит даты рождения и смерти Альбана Берга. Проверь, пожалуйста!
Это было для него характерно. Он не хотел мириться с тем, что кто-то может знать то, чего он не знает. Сам-то Иосиф был феноменально образованным и осведомленным человеком, не чета мне. Но с ним бывало такое: не любил, если кто-то о чем-то знал больше. Однажды мы поспорили о Чарли Паркере. Бродский утверждал, что Паркер играл на тенор-саксофоне, но я-то знал точно, что на альте. Короче, поспорили на бутылку хорошего вина. Через некоторое время я принес ему доказательства, но бутылку хрен получил. Понятное дело, он не проигрыша пожалел: вообще был очень щедрым и широким человеком, обожал делать подарки, и не просто, а именно дорогие подарки. Но ту историю он как-то замотал: не любил проигрывать.
Палаццо Марчелло
Это дворец на Рио де Верона принадлежит графу Джироламо Марчелло, представителю одного из самых видных патрицианских родов Венеции. У него в предках дож и два композитора, именем одного из которых - Бенедетто Марчелло - названа Венецианская консерватория. Здесь Иосиф Бродский останавливался в последние годы своих приездов в Венецию. С Марчелло его познакомила Мария, они подружились. Судя по всему, Иосифу было хорошо здесь. По его рекомендации и мы с женой однажды встретились с графом и были званы в гости. Это было сильным впечатлением, поскольку мы оказались внутри настоящего венецианского палаццо. На первом этаже - он нежилой - стояла кабина для гондолы, "фельце". По венецианской традиции самой лодкой владеет гондольер, а знатному человеку принадлежит вот эта кабинка, на которой изображены геральдические знаки семьи и рода.
Марчелло указал нам на портрет своего далекого предка на стене: это, мол, копия, а подлинник - в галерее Уффици, поскольку автор - Тициан. Одна комната на верхних этажах расписана фресками. Он махнул рукой: чепуха, всего лишь восемнадцатый век. В библиотеке полки с архивами разделены на две части: те, что "до Наполеона", и те, что "после". Я держал в руках "Божественную комедию" 1484 года издания и "Декамерон" 1527 года. Там были пометки марчелловского предка, читателя восемнадцатого века.
Одно из последних стихотворений Бродского - "С натуры" - написано здесь и посвящено владельцу дома Джироламо Марчелло: "...Здесь, где столько/ пролито семени, слез восторга/ и вина, в переулке земного рая/ вечером я стою, вбирая/ сильно скукожившейся резиной/ легких чистый осеннее-зимний,/ розовый от черепичных кровель/ местный воздух, которым вдоволь/ не надышишься, особенно напоследок!/ пахнущий освобождением клеток/ от времени".
Это уже не просто предчувствие смерти, это знание о ней.
Сан-Микеле
Все говорят, что он не жалел себя: две операции на сердце, а курить не бросил и от крепкого кофе не отказался. У меня на этот счет есть свое соображение. Понимаете, человек, который однажды нашел в себе силы встать из-за парты в восьмом классе и навсегда уйти из школы; человек, который позволил себе быть зависимым только от своего дарования и ни от кого и ни от чего больше; человек с действительно редчайшим чувством свободы - такой человек не хотел и не мог себе позволить зависеть даже от собственного тела, от его недугов и немощей. Он предпочел не подчиниться и тут.
Место для захоронения Иосифа выбрала Мария. Я имею в виду не только кладбище на острове Сан-Микеле, но и саму географическую точку - Венецию. Это как раз на полпути между Россией, Родиной (Бродский всегда говорил "Отечество"), и Америкой, давшей ему приют, когда Родина прогнала. Ну и потом, он действительно любил этот город. Больше всех городов на земле.
Он ведь не был по-настоящему захоронен в Нью-Йорке, где умер 28 января 1996 года. На кладбище в Верхнем Манхэттене была ниша в стене, куда вдвинули гроб и закрыли плитой. Через полтора года гроб опустили в землю, здесь, на Сан-Микеле. У Иосифа тут замечательное соседство, через ограду - Дягилев, Стравинский. На табличке с указателями направления к их могилам я тогда от руки написал фломастером и имя Бродского. Эту надпись все время подновляют приходящие к его могиле.
К церемонии перезахоронения Иосифа на Сан-Микеле съехалось много народу, его друзей, близких. Президент Ельцин прислал роскошный венок. Правда, какой-то идиот из совсем уж перегретых антисоветчиков переложил этот венок на могилу Эзры Паунда.
В тот вечер в июне 97-го мы все собрались в палаццо Мочениго на Большом канале, которое тогда арендовали американские друзья Марии. И это был замечательный вечер, поскольку боль потери уже успела приглушиться, и все просто общались, выпивали, вели себя так, словно он вышел в соседнюю комнату. Кстати, о комнатах. Этот вечер проходил как раз в тех апартаментах, где жил когда-то Байрон.
Через два дня мы с Лосевым, Алешковским и Барышниковым приехали на Сан-Микеле к его могиле. Еще раз помянули его, выпили... Миша взял метлу и аккуратно все подмел вокруг. Такая картинка: Барышников с метлой у могилы Бродского...
А надгробие сделал хороший знакомый Иосифа еще по Нью-Йорку, художник Володя Радунский, они жили по соседству, их дети играли вместе (сейчас Володя живет в Риме). Получилось скромное, изящное, в античном стиле надгробие с короткой надписью на лицевой стороне на русском и английском: "Иосиф Бродский Joseph Brodsky 24 мая 1940 г. - 28 января 1996 г.". Правда, на обратной стороне есть еще одна надпись по латыни - цитата из его любимого Проперция: Letum non omnia finit - со смертью все не кончается.
...А если так, то что же остается?
Остается чистый розовый от здешних черепичных крыш воздух, несущий запах мерзлых водорослей, чешуйчатая рябь водички в лагуне перед палаццо Дукале, бирюзовый отсвет каналов в тихом Канареджо, теплый мрамор стен, помнящий тысячи прикосновений, колокольный звон, который будит вас по утрам...
Вы хотели бы встретиться с Бродским? Извольте. Он здесь. Сделайте только шаг.
Источник: http://www.rg.ru/2008/01/28/brodskiy.html
Книга: Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы
Иосиф Бродский
Лагуна
I
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне -- ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, -- и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре' и гоек,
и города, где стопа следа
XI
не оставляет -- как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю --
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку -- нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
-- черным, бесцветным, возможно, белым --
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973
Источник: http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7682
